Сказки немецких писателей

Господин Берлин протирает сонные глаза. Тр-тр-тр — стучит по улицам тележка разносчика. Так, а теперь совсем скоро прозвенит по улице трамвай. Ах, если б было можно поспать ещё хоть часок, но — положение обязывает! И он зевает, потом потягивается. Эй, теперь уж пора! Куда же подевалась городская электричка и где трамвай? Ах, лентяи! Ха-ха-ха, хи-хи-хи, — доносится из-под крыш вокзалов, — у тебя что, календаря нет? Ведь сегодня Первое мая. В парках щебечут птицы, воробьи чирикают: праздник, всемирный праздник! Уж кто-кто, а они не могли об этом не знать, ведь дети ещё позавчера заговаривали о красных лентах и бантиках! На больших фабриках и в мастерских так тихо, будто они лишились голоса, а ведь в другое время они ревут так, что оглохнуть можно.

А будильники, которые каждое утро звенели: дззинь-дззинь, сегодня вообще никто не заводил. И заводские сирены, которые обычно свистят: подъем-подъем, бегом-бегом, сюда-сюда, сегодня могли перевести дух. Нет, сегодня праздник, праздник на всей земле. Господин Берлин улыбнулся про себя: как же это он сразу не вспомнил, эх и весело будет! Его дети, милые дети с красными бантиками, — на улицах и площадях; все они — и большие, и совсем маленькие — празднуют сегодня со своими родителями День труда. И будет музыка, много музыки, и зазвучит песня о всемирном братстве.

Да, Первое мая! Смеется ласковое солнце. Всё оживленнее становится в домах, всё многолюднее и многолюднее на улицах, развеваются на ветру флаги; праздничные колонны устремляются к главной площади.

Господин Берлин ликует, он не может сдержать радости, ему необходимо с кем-то поделиться.

— Алло, алло, — начинает он, — доброе утро, сестричка Вена! Привет, привет! Какая сегодня чудесная погода! Знаешь, у меня сегодня все люди на улицах, яблоку упасть негде. — Господин Берлин любит прихвастнуть. — А здесь, посмотри, народу так много, что и плюнуть некуда, и вокруг песни, песни.

— Bon jour, bon jour — что означает «Добрый день», — включается в разговор Париж.

— Первое мая, Первое мая! — ликует Лондон.

Развеваются на ветру яркие красные флаги.

— Алло, Стокгольм, Копенгаген, Петербург, Москва! Бр-р-р, да здесь идет снег! Но как радуются люди, все поют песнь труда, и на всех языках она звучит одинаково.

— Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро! Вот это да, отлично поговорим! Здесь ужасная жара, но тоже — красные флаги.

— Что вы сказали, дружище Берлин?

— Не послать ли немного консервированной жары в Петербург?

— Обратитесь к Нью-Йорку, он прямо так и пышет раскаленным воздухом.

— Не люблю пошлых шуток.

— Ох уж этот господин Берлин!

— Алло, алло, говорит Лейпциг.

— Говорит Бордо.

Да нет, это же настоящий урок географии.

— Говорит Букстехуде.

— Ах ты, моя малышка!

— Да что вы понимаете, приходите и сами увидите — у нас весь город на ногах.

— Говорит Целла-Мелис. Посмотрите лучше, что у нас творится!

— Лангенбилау.

О, теперь деревни пошли! Все сияют, все рассказывают наперебой — здорово получилось!

Все кружится, звенит и ликует: всемирный праздник, всемирный праздник. День созидающего, день борющегося труда. И всё гремит на улице и поет в гигантском хоре:

— Первое мая, Первое мая!

ОСКАР МАРИЯ ГРАФ ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ОДНАЖДЫ С ОТЕЧЕСТВОМ

И захотелось однажды Отечеству узнать, кто его больше всех любит, и приняло оно человеческое обличье, и оделось, и решило посетить самых разных своих жителей. Опустившись на свою родную землю, оказалось оно перед огромным зданием в центре оживленного города и услышало громкую музыку. Стояла мягкая, теплая ночь, и люди в черных сюртуках и шляпах бесконечными рядами шли по улицам и переулкам и исчезали в этом здании. Они пели и веселились, казалось, задора им было не занимать. Гордое многокрасочное знамя реяло над каждым рядом, за ним шли трубачи и барабанщики. На всё это было приятно смотреть.

«Ах, — воскликнуло Отечество, — веселые люди мои жители. Им хорошо живется на моей земле!»- и, увидев над воротами большую светящуюся надпись «Праздник Отечества», обрадовалось ещё больше и вошло со всеми в здание. Сердце Отечества забилось сильнее, и оно совсем растрогалось, когда попало в большой увитый гирляндами зал, где собрались эти люди. Как красиво здесь было! Мужчины в мундирах сказочно яркого цвета, на груди побрякивали ордена, на тугих рыжих головах сверкали шлемы, с саблями на перевязях, толпились на помосте. Они дружески разговаривали, пожимали друг другу руки и по-братски смеялись. Они смотрели удовлетворенно и гордо вниз на массу людей в черных сюртуках, которые точно так же веселились за столиками и пили вино из больших кружек. Повсюду царило воодушевление, от грохота музыки, казалось, рухнут стены, звуки голосов наполняли огромный зал. Люди всё шли и шли, их встречали криками «Ура!», порою поднимался страшный шум, и наконец музыка прекратилась.

Мужчина на помосте потряс колокольчиком, стало тише. Отечество нерешительно присело за столик и принялось, как и все остальные, смотреть на мужчину, который наконец кончил звонить, положил на стол шлем и начал произносить речь: