Сказки о воображаемых чудесах

Наступил полдень, потом четыре дня; уже почти спустились сумерки, а Миранда все не возвращалась. Почти весь день Алисса была занята телефонными разговорами, казалось, телефон не переставал звонить ни на секунду, и лишь постепенно осознала, что кошки нет слишком долго. Она вышла на улицу покликать ее, послала на поиски слуг. И, естественно, мистер Мьюр предложил свою помощь — бродил по участку и выходил в лес, и звал высоким дрожащим голосом, сложив руки рупором: «Кис-кис-кис-кис! Кис-кис-кис!» Какое жалкое, какое глупое, какое бессмысленное занятие! И все же он вынужден был так поступать, ибо именно это он бы и делал, если бы был невиновен. Джулиус Мьюр, самый внимательный из мужей, бродит по лесу в поисках жениной персидской кошки…

Бедная Алисса, подумал он. Несколько дней она будет совсем убита горем — а может, несколько недель даже?

Он сам тоже будет скучать по Миранде — по крайней мере, по ее присутствию в доме. В конце концов, этой осенью стукнуло бы десять лет, как она живет с ними.

Ужин в тот вечер проходил вяло и как-то скованно. И не только потому, что Миранда пропала (Алисса, казалось, была обеспокоена совершенно искренне и даже чрезмерно), но еще и из-за того, что мистер Мьюр с женой ужинали в одиночестве: накрытый на двоих стол казался почти нарушением какого-то эстетического принципа. И как неестественна эта тишина… Мистер Мьюр попытался было завести разговор, но голос его вскоре смолк в виноватом молчании. Посреди ужина Алисса встала, чтобы ответить на телефонный звонок (разумеется, из Манхэттена: ее агент, режиссер, Албан или подруга — звонок был срочным, на другие миссис Мьюр в столь поздний час не отвечала). Мистер Мьюр, поникший и обиженный, закончил одинокую трапезу словно под гипнозом, не чувствуя вкуса еды. Он припомнил предыдущую ночь — ядовитый аромат кошачьего корма, зернистые белые крупинки; то, как хитрое животное подняло на него взгляд, то, как она потерлась о его ногу в запоздалом жесте, который выражал… что? Ласку? Упрек? Насмешку? Он почувствовал новый укол совести, и еще более ощутимо укололо его приземленное чувство удовлетворения. Он посмотрел вверх и заметил, как что-то белое осторожно передвигается по садовой ограде…

Конечно, то была Миранда. Она возвращалась домой.

Он уставился на нее, потрясенный. Он все смотрел, не произнося ни слова, и ждал, когда видение рассеется.

Медленно, словно в оцепенении, он поднялся на ноги, и голосом, который должен был звучать торжествующе, позвал Алиссу (она была в соседней комнате):

— Алисса! Дорогая! Миранда вернулась домой!

И в самом деле, Миранда была там; в самом деле, именно Миранда всматривалась в столовую с террасы, и глаза ее сияли желтым золотом. Мистер Мьюр дрожал, но мозг его стремительно впитывал в себя этот факт и пытался найти какой-то разумный довод, чтобы объяснить случившееся. Должно быть, ее вырвало ядом. Да, так и было! Или отрава потеряла свою силу, пролежав всю зиму в сырости и холоде сарая.

Ему еще придется встряхнуться, поспешить к раздвижной двери и впустить белую кошку, но голос его слабо дрожал от возбуждения:

— Алисса! Хорошие новости! Миранда вернулась домой!

Радость Алиссы была столь безграничной, да и сам он чувствовал такое искреннее облегчение, что, поглаживая похожий на плюмаж хвост Миранды (Алисса восторженно сжимала питомицу в объятиях), подумал, что поступил жестоко, эгоистично — и, разумеется, этот поступок совершенно не соответствовал его характеру. Он решил, что Миранда, избежав смерти от руки своего хозяина, заслуживает жизни. Он больше не будет пытаться.

До поздней женитьбы в возрасте сорока шести лет Джулиус Мьюр, как и большинство завзятых холостяков и холостячек определенного темперамента — замкнутые, застенчивые, скорее наблюдатели жизни, чем ее участники, — верил, что семейное положение было семейным вне зависимости от всяких условий, что муж и жена становятся одной плотью не только в метафорическом смысле. И все же случилось так, что его брак оказался определенно урезанного свойства. Супружеские отношения почти прекратились, и казалось маловероятным, что они возобновятся в будущем. В конце концов, ему скоро исполнится пятьдесят семь. Хотя порой он задавался вопросом: неужели это такая уж старость?