Наши глаза встретились, но я отвел взгляд первым. Ее лицо стало маской вины, стыда и унижения, и я исполнился сожаления и отвращения к себе. Она снова надела гарнитуру и вернулась к работе, с такой силой забарабанив по клавиатуре, что я бы не удивился, если бы та разлетелась вдребезги. Мне была противна мысль о том, что Уиллер с такой легкостью превратил эту почтенную юную женщину в шлюху, а меня — в сутенера. Что же до денег, которые он пихнул мне в нагрудный карман, то мне стыдно даже говорить, как ничтожно мала была сумма. Надеюсь лишь, что Сара получила намного больше.
Я дождался, когда Сара уйдет с работы. Я слышал, как яростно застучали ее каблучки по линолеуму коридора.
Тогда я видел Уиллера в последний раз. Прошло лет десять, а может, и больше. И вот его выбросило на берег здесь, в Кандии, и лицо у него потрескалось, словно стена старого склада на побережье, а глаза напоминали грязную, подернутую нефтью воду, что остается за винтом парохода. Помнил ли он о том эпизоде в лифте в последний день его работы в «Эйд-Директ»? Я в этом сомневался. Но бывает, что люди умышленно стараются что-то забыть. Или притворяются, что забыли. Он поднес пальцы ко рту и снял с языка нечто, что показалось мне табачной крошкой. Ловко смахнув ее с пальцев, он опустошил стакан.
— Выпей еще, — предложил я. Мое дружелюбное поведение было вызвано скорее невыносимым одиночеством; нельзя сказать, чтобы я так уж жаждал пообщаться с Уиллером. А еще мне было любопытно.
Он покачал головой, но с места не сдвинулся. Я помахал официанту, и тот принес еще пива и ракию — для меня.
— Ты слышал, что случилось с компанией после твоего ухода?
Лампочка в его мозгу зажглась.
— Так ты работал в «Эй-Ди»? Так вот откуда я тебя знаю.
Вспоминал ли он эпизод с Сарой? Да он вообще забыл, кто я такой!
Я заново представился:
— Уильям Блайт, из отдела подготовки кадров.
— Да, да, да. Помню. — И опять рука его потянулась ко рту.
— Чем ты занимался потом? Ну, после «Эйд-Директ»?
— Да так, шлялся туда-сюда. То тут. То там.
Уже стемнело. Певец ушел, унося с собой картонную коробку без единого пожертвования. От набухающих черных волн поднялся легкий ветер, и Уиллер поежился. Прибой чавкал и причмокивал у волнорезов. С той стороны залива из какого-то бара доносились порывы смеха, и Уиллер обернулся через плечо. Я догадался, что он голоден.
— Пойдем куда-нибудь перекусим, — предложил я.
Мы пошли в маленький ресторанчик недалеко от берега, переделанный из склада специй. Я заказал несколько закусок, и Уиллер накинулся на них с жадностью человека, который не ел несколько дней. После пары бокалов смолянистого вина он начал потихоньку расслабляться.
— Давно ты тут?
— Несколько лет. Около четырех. Уже не помню точно.
— Как же ты выживаешь здесь?
Он опустошил стакан и посмотрел на меня в упор:
— Не знаю. Я ничего не делаю. Один день сменяется другим. Я всегда голоден, но как-то выживаю. Не знаю как.
Он отвлекся и уставился на что-то за моим плечом.
Его пальцы снова потянулись ко рту, машинально снимая что-то с языка и бросая на пол. Он снова посмотрел на меня напряженным взглядом.
— Ты пытался когда-нибудь уехать из этого города? — Что за нелепый вопрос. Я ведь только приехал. — Это несложно. Туристические автобусы летом ходят каждый день.
Он горько расхохотался:
— Ага, конечно. Но я-то не турист. И ты тоже. Вот скажи-ка, чем ты занимался, пока не приехал сюда?
Я задумался, но в голове была пустота. Ему это показалось забавным. Он снова рассмеялся и, кажется, почувствовал себя свободней. Он вернулся к еде и сделал нечто, чего я не видел уже очень давно: поднял пустую тарелку и вылизал соус языком.
— Отменная тут еда. Что они кладут в этот соус?
— Зная это местечко, — пошутил я, — возможно, это была дохлая кошка.
Мне не стоило этого говорить. Уиллер осторожно поставил тарелку обратно и отодвинул ее от себя, глядя на нее так, словно она загорелась.
Я вывел его из гипнотического состояния, задав вопрос о том, где же он живет.
Он, казалось, был озадачен.
— Да где угодно. Где мне разрешат остаться. А сейчас мне надо идти.
— Не уходи. Давай еще выпьем. Послушай, сегодня мой день рождения. — Это было правдой. Хотя Уиллер был явно не из тех, кого я бы пригласил на праздник первым, но все же мне было себя жаль. Если ты в одиночестве, то хлопок пробки от шампанского становится крайне унылым звуком.
— Хорош врать! — Казалось, Уиллер ошарашен.
— Зачем мне врать? Двадцать первое сентября. Мой день рождения.
Уиллер встал:
— Но это же значит, что сегодня день осеннего равноденствия!
Я пожал плечами.
— И ты прибыл сегодня? Ты не понимаешь. Возможно, это шанс.
— Шанс?
— Если сегодня правда твой день рождения, то, возможно, «Клуб Теней» будет открыт!
— Теней? Это еще что?
— Ты не был там? Могу отвести.