Мистер Котрон сказал ему, что он может взять отгул и пойти домой отдохнуть. Он найдет, кого поставить у сковородки. Железнодорожник неуверенно поднялся на ноги, взял коробку с телом Отрады и сунул ее под мышку. Он вышел из закусочной и пошел в пансион.
Взошел по ступеням. Мистер Фостер сидел в передней и читал газету.
— Доброе утро, Бейли. Что у тебя там?
— Моя кошка попала под машину.
— Боже! Мне очень жаль.
— Вы видели сегодня миссис Грейвс?
— Еще нет.
Железнодорожник прошел по лестнице и медленно прошагал через зал к своей комнате. Зашел в дверь. Пылинки танцевали в солнечных лучах. Шлюпка на картине была не темнее, чем вчера. Он положил мертвую кошку на стол рядом с Библией. На кровати плед в ромбик сменился другим, с цветочным узором. Он положил руку в карман и пощупал обручальное кольцо.
Дверь шкафа была закрыта. Он подошел к нему, притронулся к ручке. Повернул ее и открыл дверь.
Джон Кэссел преподает литературное творчество в Государственном университете Южной Каролины. Лауреат премий «Небьюла» и «Локус», наград имени Теодора Старджона и Джеймса Типтри-младшего. Является автором книг «Хорошие новости из космоса» («Good News from Outer Space»), «Доктор Миляга Искуситель» («Corrupting Dr. Nice») и «Чистый продукт» («The Pure Product»).
Кэссел выступил в качестве соредактора сборников
По поводу рассказа «Каждый ангел ужасен» он говорит следующее:
«В душераздирающем рассказе Флэннери О’Коннор „Хорошего человека найти нелегко“ („A Good Man is Hard to Find“) из всей семьи выживает лишь кошка; мне показалось очень естественным продолжить эту тему в своем произведении. Но я довольно долго изучал кошек (а они, в свою очередь, окидывали меня безразличными взглядами) и верю, что они могут менять реальность — метафизическую, если и не физическую».
Кандия
Грэм Джойс
Кандия. Это точно случилось в Кандии, этом городе разваливающихся домов с видом на море, как в Венеции, и заброшенных минаретов, и пристани, которая с каждым днем на несколько дюймов заходила дальше в море цвета роз. Бен Уиллер, когда я впервые увидел его, сидел на своем неизменном месте снаружи кафе «Черная орхидея» с бутылкой ракии, и запотевший стакан был словно приклеен где-то посреди между поверхностью стола и его нижней губой.
Я только что вышел из ржавого допотопного автобуса (и был единственным пассажиром, который выгрузился на этой пыльной площади), когда увидел его. Как раз тогда, когда — как мне казалось — уже точно не встречу никого из знакомых.
Его стакан ракии остановил механическое движение вверх, и Бен взглянул поверх его кромки прямо мне в глаза. Он сидел за столом у края бетонной набережной полуразрушенного причала. За его плечом солнце, нанизанное на шпиль давно пустовавшего минарета, обливало тихие воды причала сиреневой краской и расплавленным золотом. Он отхлебнул из стакана и отвернулся.
— Уиллер! — позвал я. — Эй, Уиллер!
Услышав свое имя, он обернулся и посмотрел на меня снова, на этот раз со смесью недоверия и ужаса. Затем он испуганно огляделся, словно ища путь к отступлению. На секунду мне показалось, что вот сейчас он бросится бежать. Я пересек площадь и вытащил из-под стола стул, но Бен не выказал никаких признаков того, что он приглашает меня присоединиться, и поэтому мне пришлось над ним нависнуть:
— Ты что, не помнишь меня?
Прежде чем я получил ответ, на площади раздался голос певца. У него была картонная коробка от обуви, куда он собирал пожертвования. Пел он один, тем причудливым гортанным голосом, которым обыкновенно поют обездоленные горцы. Звуки были полны красоты и почти невыносимой меланхолии.
Уиллер поставил стакан и засунул под ремень большие пальцы. Он смотрел на меня немигающим взглядом. Но меня-то не обдуришь. Он определенно нервничал, словно ему надо было куда-то срочно уходить, но он был слишком поражен, увидев меня, и не мог сдвинуться с места.
— Так что ты тут делаешь? — спросил я.
Он смотрел на меня, не отрываясь.
— То же самое можно спросить и у тебя.
Он оглянулся на площадь и погладил белую щетину на подбородке. И снова мне показалось, что я отвлекаю его от чего-то важного.
— Я приехал сюда, чтобы упиться до смерти, — пошутил я. Во всяком случае, доля шутки в этом была, но он серьезно кивнул, точно я сказал что-то совершенно разумное.