Сказки о воображаемых чудесах

Крейг воспользовался поднявшимся шумом, чтобы отойти на несколько метров от края поляны. Отступив метров на двадцать, он, неслышно ступая, направился к задней части лагеря. Ему приходилось идти медленно, чтобы ничем не выдать свое присутствие, но в конце концов он добрался. А затем еще какое-то время ему потребовалось, чтобы понять, что же он видит перед собой, даже хотя именно это он и искал. Именно за этим он и приехал в Африку.

Они свисали с ветвей одного-единственного дерева. Как летучие мыши.

Как мыши, они свисали с дерева вверх ногами.

Как летучие мыши, или как те несчастные создания, которых Крейг видел в городском музее. У всех были связаны лодыжки. И было их не меньше трех дюжин.

Большинство были совершенно обескровлены, высушены, словно рыба бомбиль, которую Крейг смеха ради всегда заказывал к карри. Просто мешки с кожей, болтающиеся на ветру. По длинным волосам можно было опознать женщин, в то время как мужские скелеты были покрупнее. Однако точнее что-то сказать по этим несчастным останкам было невозможно.

Ближе к земле висели последние жертвы — Карин, Анна и Лиф. Крейг услышал, как высокий мужчина обошел хижину сбоку, а потом уж увидел его. Теперь ветер дул слабо и не заглушал ноющего концерта москитов, которых высокий мужчина держал возле себя, как толпу приживал. Выпученными глазами он сам напоминал насекомое; он осмотрел новоприбывших. Они висели, вздернутые на дереве, только руку протяни.

Вслед за ним появились двое юношей: они принесли Элисон.

Высокий мужчина с костяной флейтой на носу сделал крошечный шажок в сторону Анны. При его приближении из ее горла вырвался вопль.

Я уже ощущал острый запах меди, которым обычно пахнет кровь. Ощущал его еще до того, как древний эктоморф в плаще из москитов проткнул шею девушки заостренной бедренной костью, которую носил на лице.

Крейгу было стыдно, но вступление к рассказу очевидца уже начало появляться в его мозгу.

Я чувствовал запах уже пролитой им крови. Должно быть, ею пах сам человек… или воздух. Крови сей мужчина не проливал. Этот европеец в изгнании, эта рослая тщедушная тень, едва похожая на человека, пила кровь до последней капли. Именно кровь поддерживала в нем жизнь. Я чувствовал это; я угадал это, глядя на трупы, что свисали с тамаринда, похожие на летучих мышей. В то же время я почувствовал, как на мое сердце пала тень, и я знал, что никогда не смогу от нее избавиться, даже если каким-то образом смогу сбежать сам и спасти юных существ, которые попали в коллекцию этого чудовища.

Вот в этом для Крейга и заключалась сложность. Подписчики газеты не оценят его изысканную прозу, но, когда он думал о происходящем как о новостном сюжете, который он приехал раздобыть, это помогало ему отстраниться и не повредиться рассудком, сохранить здравомыслие. Пусть обстоятельства складывались не в его пользу, на его стороне был элемент неожиданности.

Он все еще думал, напрягал изо всех сил мозг, пытаясь придумать план побега, а высокий человек тем временем рванулся вперед и погрузил кончик костяной флейты в ямку на шее Анны. Вокруг прокола тут же запузырилась кровь, но тут же исчезла в хоботке. Крейг зажмурился, пытаясь справиться со своим страхом перед кровью. Но он услышал первый глоток, это жадное бульканье: видимо, мужчина попытался слишком много проглотить за один раз. Крейг всегда считал себя крепким орешком, настоящим репортером, которого ничем не проймешь и которого невозможно шокировать. Его боязнь крови никогда не вызывала сложностей раньше: он просто избегал сюжетов, которые оставляли кровавый след, — всех этих аварий и перестрелок. Не его конек.

Его вырвало, и он, спотыкаясь, поспешил укрыться в лесу. Он уже знал, что под этой историей в газете не появится его имени: во-первых, он не выберется отсюда живым, а во-вторых, даже если это и случится, из-за психической травмы он просто не сможет пережить эти моменты заново.

Двое юнцов рванули к нему, взволнованно тараторя что-то на суахили. Третий убежал в лес искать сообщников Крейга.