Сказки о воображаемых чудесах

После полуночи что-то разбудило меня. Дом был окутан той самой тишиной, которую навевает тихий непрекращающийся снегопад. Мне показалось, что я услышала какой-то звук. Странный звук. Крик? Стон? Рычание? Стивен спал, слегка похрапывая; видимо, шум был недостаточно громким, чтобы его разбудить.

Я тихо выползла из кровати и повозилась с халатом. Между нашей спальней и комнатами Элеанор и Роуз был короткий лестничный пролет. Элеанор, как и ее отец, часто храпела, и теперь я слышала ее из коридора — наверное, крепко спала. Из комнаты Роуз не доносилось ни звука.

Я вошла к ней и включила ночник. Лампочка в нем была очень маломощная, и поначалу мне показалось, что это пляшут тени: вся рука Роуз, от кисти до плеча, была черной, словно перезрелый банан. В воздухе стоял странный запах: вонь мясной лавки в жаркий летний день. С выпрыгивающим из груди сердцем я включила верхний свет. Бедная Рози. Она была такой неподвижной и холодной. И рука у нее совсем сгнила.

Нам сказали, что Роуз умерла от заражения крови — редкая разновидность заболевания, которое в основном случается от укусов животных. Я раз за разом повторяла врачам, что все сходится, что нашего ребенка действительно укусило животное: кошка, ужасно злобная стеклянная кошка. Стивену было неловко. Сам-то он думал, что неодушевленные предметы винить не нужно, а вместо этого нам следует подать в суд на доктора Пеппермана за халатность. Поначалу врачи сочувственно похлопывали меня по плечу. Галлюцинации, вызванные горем, так они говорили. Это пройдет. Со временем вы исцелитесь от них.

Я заставила Стивена убрать кошку. Он сказал, что продаст ее, но соврал. И мы похоронили Роуз. Но я не могла спать. Каждую ночь я шагала по дому, боясь закрыть глаза, потому что кошка всегда была там, сияла своим довольным взглядом и ждала, когда ей перепадет еще мяса. А днем все напоминало мне о Рози. Отпечатки ее пальчиков на мебели, содержимое кухонных шкафчиков, ее любимая еда на полках магазина. Я не могла преподавать. У каждого ребенка было ее лицо, ее голос. Стивен и Элеанор поначалу были добры ко мне, потом стали хмуриться, потом злиться.

Одним утром я не смогла найти веских причин, чтобы одеться и встать с дивана. Стивен кричал на меня, говорил, что это просто смешно, спрашивал, не забыла ли я, что у меня осталась еще одна дочь, которая нуждается во мне. Но, понимаете, я уже не верила, что от меня — и от кого угодно еще — может быть хоть какой-то толк. Я ничего не значила. В мире не было ни Бога, ни порядка, ни смысла. Только хаос, жестокость и непостоянство.

Когда Стивену стало очевидно, что его дорогая женушка Эми из статьи дохода превратилась в обузу, он отправил меня в лечебное учреждение, далеко-далеко от всех, кого я знала, чтобы о моем существовании можно было спокойно забыть. Со временем мне там даже понравилось. У меня совершенно не было никаких обязательств. А если там и царили грязь и безумие, то снаружи было ничуть не лучше.

Однако настал день, когда меня нарядили в новую одежду и оставили ждать по ту сторону больших ворот из стекла и металла. Я не знала, чего жду. В воздухе сладко пахло: была весна, и по газону, точно капли свежей желтой краски, были разбрызганы одуванчики.

Приехала машина, из нее вышла хорошенькая молодая женщина и взяла меня за руку.

— Здравствуй, мама, — сказала она, когда мы уже катили по дороге. Это была Элеанор, совсем взрослая. Первый раз со дня смерти Роуз я задалась мыслью, сколько же прошло времени, и подумала, что, видимо, очень много.

Мы ехали довольно долго и наконец остановились у большого загородного дома: перед этим белым зданием простирался газон, а гаража хватало на две машины. По сравнению с домом, где мы со Стивеном вырастили ее, это казалось настоящим поместьем. Пытаясь поддержать светскую беседу, я спросила, замужем ли она, есть ли у нее дети. Выходя из машины, она раздраженно ответила:

— Разумеется, я замужем. Ты же видела Джейсона. И фотографии Сары и Элизабет я показывала тебе много раз.

Я ничего этого не помнила.

Она открыла калитку в частоколе, и мы зашагали по аккуратной мощеной дорожке. Парадная дверь открылась на несколько сантиметров, и оттуда показались крохотные личики. Дверь распахнулась шире, и на крыльцо выбежали две девочки.

— Привет, — сказала я. — Вы кто такие?

Старшая, хихикая в ладошку, сказала:

— Разве ты не знаешь, бабушка? Я Сара.

А младшая девочка молчала, уставившись на меня с откровенным любопытством.

— Это Элизабет. Она боится тебя, — пояснила Сара.

Я склонилась и посмотрела Элизабет в глаза. Они были карими, а волосы светились золотом — в точности как у Рози.

— Не надо бояться меня, дорогая. Я всего лишь безобидная старушка.

Элизабет нахмурилась:

— А вы сумасшедшая?

Сара снова захихикала, прикрываясь рукой, а Элеанор шумно задышала через нос, словно такое нахальство поразило ее до глубины души.

Я улыбнулась. Мне нравилась Элизабет. Очень, очень нравилась.

— Говорят, что да. И, возможно, это правда.