Сказки о воображаемых чудесах

Джек раньше был пучком перьев, прутьев и пригоршней яичной скорлупы, которые перевязали потрепанной бечевкой. Теперь он вырос в здоровяка и был почти совсем взрослым. Если он и умел читать, то об этом знали только кошки. Но он кивнул и поцеловал мать в сизые губы.

— А что же я оставлю моему мальчику Крохе? — промолвила ведьма, сотрясаясь от судорог.

Ее снова вырвало в таз. Прибежали кошки, прильнули к бортику, чтобы произвести осмотр рвотных масс. Ногти ведьмы вонзились в ногу Крохи.

— Как же тяжело, тяжело… как же невыносимо тяжело матери покидать детей (хотя делала я вещи и потруднее). Детям нужна мать — хотя бы и такая, какой была я. — Она вытерла глаза, хотя общеизвестно, что ведьмы не умеют плакать.

Кроха, младший из детей, все еще спал с ней в одной кровати (может, он был и не настолько мал, как вы сейчас думаете). Он сел на постель и не заплакал только потому, что детям ведьмы не от кого этому научиться. Сердце же его разрывалось на части.

Кроха умел жонглировать и петь; каждое утро он расчесывал ведьмины длинные шелковистые волосы и заплетал их в косы. Разумеется, каждая женщина наверняка мечтает о таком мальчике, как Кроха: кудрявом, с таким приятным дыханием и нежным сердечком, который чудесно готовит омлет, а также наделен прекрасным голосом и ловко управляется с щеткой для волос.

— Мама, — сказал он. — Раз тебе надо умереть, то делать нечего. Если я не могу пойти с тобой, то я очень постараюсь жить так, чтобы ты мной гордилась. Дай мне на память свою щетку, и я пойду сам пробивать себе дорогу.

— Хорошо, значит, ты получишь мою щетку, — ответила ведьма Крохе, глядя прямо на него, и все пыхтела, пыхтела. — Я люблю тебя больше всех. Ты получишь мое огниво и мои спички, а еще мое отмщение, и я буду тобой гордиться — или я не знаю собственных детей.

— А что нам делать с твоим домом, мама? — спросил Джек так, словно ему не было до этого никакого дела.

— Когда я умру, — сказала ведьма, — этот дом станет бесполезным. Я родила его много-много лет назад и вырастила из кукольного домика. О, это был самый милый, самый славный кукольный домик в мире! В нем было восемь комнат и жестяная крыша, а лестница не вела вообще никуда. Но я нянчила его, укачивала в люльке, и вот он вырос и стал настоящим домом. Поглядите-ка, как хорошо он заботился обо мне, своей родительнице, как выполнял долг перед матерью. И, может быть, вам заметно, как он тоскует сейчас, как ему больно видеть, что я умираю вот так. Оставьте его кошкам. Они знают, что с ним сделать.

Все это время кошки бегали в комнату и из комнаты, что-то принося, что-то забирая. Казалось, они никогда не замедляют бега, никогда не отдыхают, не дремлют, что им некогда спать, некогда умирать, даже оплакать умершего — и то некогда. Они приобрели какой-то собственнический вид, словно дом уже принадлежал им.

* * *

Ведьму тошнит грязью, мехом, стеклянными пуговицами, оловянными солдатиками, совками, шпильками, кнопками, любовными письмами (непрочитанными потому, что на них наклеили неправильные марки — или слишком мало марок) и целой армией рыжих муравьев — в несколько полков, и каждый муравей — размером с фасолину. Муравьи переплывают полный опасности и зловония таз, взбираются по бортам и принимаются маршировать по полу, напоминая блестящую ленту. В жвалах они переносят кусочки Времени. Даже такие крохотные комки Времени весят очень много, но у муравьев сильные челюсти и сильные ноги. Вот они идут по полу, вот взбираются по стенам, вот выползают в окно. Кошки наблюдают за ними, но не вмешиваются. Ведьма хватает воздух ртом, кашляет, а потом замирает. Лишь раз ее руки ударяют о постель, а потом застывают и они. А дети все ждут: вдруг она еще не умерла? Вдруг ей еще есть, что сказать?

В доме у ведьмы мертвецы иногда довольно разговорчивы.

Но на этот раз ведьме больше нечего сказать.

Дом стонет, и кошки принимаются жалобно мяукать, снуя в комнату и из комнаты, будто потеряли что-то и должны пойти поискать — они так и не найдут свою пропажу. А дети наконец обнаруживают, что знают, как плакать. А ведьма остается совершенно спокойной и недвижимой. На ее лице застыла тень улыбки, словно все случилось в точности так, как она и хотела. А может, она просто с нетерпением ждет следующей главы этой истории.

Дети похоронили ведьму в одном из ее кукольных домов-недоростков. Они втиснули ее в гостиную на нижнем этаже и сломали внутренние перегородки, так что ее голова покоилась на кухонном столе в уголке жилой комнаты, а ноги лежали в спальне. Кроха причесал ее, но так как ему было неведомо, что ей следует носить после смерти, то он надел на ведьму все ее наряды, один на другой, так что едва различал ее белые руки и ноги под грудой нижних юбок, жакетов и платьев. Но это было не важно: как только они снова заколотили двери дома, на виду оставалось только ее пламенеющее темя в кухонном окне, да стоптанные каблуки танцевальных туфель колотились о запертые ставни в спальне.