Сказки обратимой смерти. Депрессия как целительная сила

Это только часть из тех ритуалов, участницей которых я так и не стала, лишившись плода, потерянная, безмолвная, не имея рядом с собой никого, кто бы растолковал мне мое состояние, которое, как я теперь понимаю, было отрицаемым, не признанным мною трауром.

Никто не пел тогда над моими костями, никто не обратился к моим волкам, никто не танцевал со мной вокруг моего костра – моего доброго старца, исполняя вместе со мной танец сковавшей меня жути, танец еле теплившейся надежды. Подобно Красной Шапочке, меня проглотил мой волк, и я очень долго находилась в его брюхе.

Цветы Персефоны

Маки, маленькие адские огоньки,
Вы не причиняете зла?

(Плат С.

«Июльские маки». Пер. А. Пустогарова)

И пошел волк рядом с Красной Шапочкой и говорит:

– Красная Шапочка, погляди, какие кругом красивые цветы, почему ты не посмотришь вокруг? Ты разве не слышишь, как прекрасно распевают птички? Ты идешь, будто в школу торопишься, а в лесу-то как весело время провести! Глянула Красная Шапочка и увидела, как пляшут повсюду, пробиваясь сквозь деревья, солнечные лучи и все кругом в прекрасных цветах, и подумала: «Хорошо бы принести бабушке свежий букет цветов, – это будет ей, наверно, тоже приятно; еще ведь рано, придти вовремя я успею».

И она свернула с дороги прямо в лесную чащу и стала собирать цветы. Сорвет цветок и подумает: «А дальше вон растет еще покрасивей», – и к тому побежит; и так она уходила все глубже и глубже в лес… Красная Шапочка все цветы собирала, и когда она уже их набрала так много, что больше нести не могла, вспомнила она о бабушке и отправилась к ней.

Все здесь действует против Красной Шапочки: и болезнь бабушки, и потеря связи с природой настолько, что она, идя по тропинке, не замечает ни пестрого цветочного ковра, ни искрящихся солнечных кружев. А напутствия матери, боящейся до ужаса всего, что связано с миром теней (леса и его обитателей, темных углов комнаты), должны усыпить инстинкты Красной Шапочки.

Страх настолько велик, что на его существование нет даже намека: никто не прячется в неосвещенных углах комнаты, в лесу не водятся волки, а если кто-то и упадет, не ударится, и больно не будет – только бутылка разобьется…

Красная Шапочка сворачивает с дорожки материнских пустых предостережений и углубляется в лес волчьих обещаний. В этот миг устанавливается первичная связь между воспитанницей и миром инстинктов. Перед ней открылась дверь в подсознание, и оттуда раздаются хоть и приглушенные, но ясно различимые звуки леса.

На первый взгляд, казалось бы, земля не проваливается под ногами у каждой сказочной девушки, протянувшей руку, чтобы сорвать цветок: ни крошка Брайт из «Волшебных сказок» графини де Сегюр, ни Красная Шапочка, ни другие героини не оказываются, подобно Персефоне, в преисподней. Но все они дорого платят за это невинное будничное занятие.

Рвать цветы в ухоженном саду сознательного – это одно, а собирать букеты в лесу – учат нас сказки, – за это надо платить. Цветы в лесу, как и юные девушки в лесу, символизируют гремучую смесь, источающую сладковатый запах табу.

Братья Гримм, Шарль Перро и особенно графиня де Сегюр, которые зачастую в своих повествованиях берут на себя роль представителей «общества», описывают эти лесные прогулки с явным осуждением, придавая им другой (не так уж старательно скрытый) смысл: срывание цветка для них – «дефлорация», позариться на цветок – позариться на девственность.