Сказки Освии. Шершех

Я задумалась. Ответ был «нет». Я многое не помнила. У меня появилось очень нехорошее предчувствие.

— Откуда у тебя это ожерелье? — спросила я пересохшим горлом, глядя на Комира. Он переглянулся с Рональдом, и тот стал отвечать за мага.

— Я нашёл его на болоте, недалеко от места, где начался пожар. Оно вросло в ствол старого дерева. Корни дерева сгорели, оно подломилось, а в изломе осталось это ожерелье.

— Не может быть! — опять не поверила я. — Оно бы потемнело от времени или потеряло форму, почернело от дыма, расплавилось от жара, но не могло выглядеть как новое. Новыми на болоте выглядят только болотницы.

Мне вновь ответил Рональд:

— И я так подумал, поэтому принёс его во дворец показать Комиру. Оставил на своём столе на ночь. После этого убедился окончательно, что лучше его держать подальше от комнат, где живут люди.

— Да, ты тогда кричал, как девчонка, — не удержался Альберт.

— Не каждую ночь убиваешь во сне родного брата, — парировал Рональд. — А за ним свою невесту, няню и друзей, а потом стоишь над горой мёртвых тел с окровавленными руками.

Я икнула.

— А как теперь хранить эту вещь подальше от меня? Или проще хранить меня подальше от всех остальных?

— Мы отправимся к Освальду через два дня, когда ты немного окрепнешь. Он должен знать, как помочь, — ответил Рональд. У них было время всё обдумать, и решение отправиться в Аскару было принято давно и без моего участия.

Больше меня не стали утомлять разговорами, и оставили одну думать обо всем произошедшем и сожалеть, сожалеть, сожалеть. Комир запретил мне вставать, оставил Аштасара за главного, и побежал домой. Пока я лежала без сознания, он из дворца не выходил. Я была уверена, что сейчас он спешит к Ягоде кроме прочего ещё и за советом. Как болотница, она должна была знать о болотных артефактах всё.

Забегая немного наперёд, скажу, что нарушила запрет Комира вставать той же ночью, а Ягода ничего об ожерелье не знала.

Сон повторился. Сначала был Лелель, пытающийся до меня докричаться, потом появилась принцесса в бархатных туфельках, колодец, шелестящий страницами слово «Шершех». Снова падение и давящая, пульсирующая темнота, сродни той, что успевает ощутить проглоченная мышь перед тем, как умереть. Я проснулась в холодном поту.

Рубашка прилипла к спине, а ожерелье сдавливало шею. Я попыталась его сорвать. Кожа отозвалась болью в тех местах, где страшное украшение врезалось в неё. Тонкие на вид звенья были прочнее, чем нити судьбы, сплетённые богиней. Наивно было полагать, что я голыми руками смогу сломать то, с чем не справились острый инструмент и магия.

В комнате никого не было, и мне стало невыносимо страшно от мысли, что за мною наблюдает кто-то, кто гораздо хуже, чем Амель, Альвадо и Чёрный Геральт вместе взятые. Этот кто-то держал меня крепко за горло, и не желал отпускать. Сама мысль о том, что я могу снова уснуть, наводила ужас. Я закуталась в одеяло, и пошла бродить по дворцу, лишь бы отогнать гнетущую тяжесть, оставшуюся после сна.

Осеннее предрассветное небо начинало сереть, за окнами по-прежнему шёл дождь. Я шлёпала босыми ногами в сторону тронного зала. Хотелось именно туда, в самую большую комнату замка, где должно было исчезнуть ощущение сдавливающих и нависающих стен. На языке крутилось странное, незнакомое слово, уже во второй раз звучащее во сне. «Шершех», — я готова была поклясться, что это не просто слово.

В тронном зале слабо мерцал свет.

Глава, в которой Рональд ссорится с Альбертом

Альберт сидел с закрытыми глазами, откинувшись на троне совсем не по-королевски. Его штаны были подвёрнуты до колена, вытянутые ноги опущены в тазик с водой, судя по всему, уже давно и основательно остывшей. На лбу молодого короля лежал компресс, рядом на подлокотнике трона стояла недопитая чашка чая, а довершали картину разбросанные повсюду конфетные обёртки.

Как поистине заботливый жених, Альберт потратил весь день на то, чтобы найти для своей невесты самую светлую и тёплую комнату во дворце. Он заставил Комира создать там благоприятный климат, чтобы к концу года, Амель успела реализоваться как кактус и зацвести.

Альберт услышал шаги, открыл один глаз и посмотрел на меня.

— Не спится? — вяло поинтересовался он.

Тоска цветом спелой сливы так и сквозила из него, вытекая через края тазика на пол.

— Прости, Альберт, — неожиданно для самой себя сказала я, только сейчас осознавая, что всё это время Альберт действительно беспокоился за Амель и тосковал по ней. — Если бы я знала, что она тебе на самом деле нравится, я бы её не тронула.

— Ты была отравлена и не контролировала себя. Тебе не за что извиняться.

— Есть за что. Если бы я знала, что ты её любишь, даже отравленная я ей бы ничего не сделала. Не представляю, как ты от нас с Рональдом ухитрился скрыть это.