Сказки Освии. Шершех

Наконец, я справилась, и красные тёплые языки заплясали сначала слабо и нехотя, потом всё больше набирая силу. Рональд сел и протянул руки к огню. Вряд ли это могло сильно помочь. Он слишком промёрз, одежда была мокрой насквозь, а неуверенного тепла от огня не могло хватить, чтобы отогреться и высохнуть. Несмотря на это, Рональду становилось понемногу лучше. Внезапно меня осенила догадка.

— Снимай мокрое, я высушу! — почти счастливо сказала я, понимая, что с даром болотницы смогу это сделать. Рональд непослушными пальцами попытался расстегнуть плащ, но ничего не получалось. Тогда я подошла, чтобы помочь, но для Рональда это было слишком унизительно. Он отвёл мою руку в сторону и сказал:

— Нет, я сам. Пойди привяжи лошадей.

Только сейчас я поняла, что, если он последует моей просьбе и снимет всё мокрое, то на нем ничего не останется. Молча я расстегнула свой плащ, аккуратно положила рядом с ним и поднялась наверх по перекошенной лестнице.

Немного отогретые руки слушались куда лучше. С привязью справиться не составило труда, и мне пришло в голову попробовать высушить лошадей, и заодно дать Рональду больше времени. Грустные Гера и Омка опустили головы к земле. У них тоже выдался не лучший день. Гера настолько утратила жизнерадостность, что даже перестала жевать, хоть занималась этим всю дорогу, срывая то там, то сям придорожную траву и листья с кустов. Дождь мелко бил по спинам лошадок. Я положила ладонь на холку Омки, откашлялась и сказала пафосно:

— Высохни и согрейся, скотинка!

Вы бы видели глаза кобылы, когда вся вода одной большой каплей скатилась с неё и ушла в землю. Думаю, в этот момент она поверила в богов, или придумала их. Я поставила над обеими кобылками щит, надеясь, что он укроет их от дождя. Щит, как ни странно, сработал, и я пожалела, что раньше не придумала использовать его как зонт.

Гера была высушена мною уже более уверенным шлепком по боку, припечатанным с задорным:

— И тебе дарую чистоту и сухость, животное!

С неё вода вперемешку с грязью брызнула во все стороны, благополучно обойдя меня. Гордость за себя приятно согревала, и очень довольная я спустилась обратно в землянку.

Рональд сидел, завернувшись в мой плащ. Ему было не просто перебороть гордость и взять его у меня, но он понимал, что, если не согреется, завтра со мной ехать будет некому. Его одежда, аккуратно сложенная, лежала на скамье рядом. Я отжала её (уровень воды на полу землянки при этом несколько поднялся), подбросила вверх и словила уже сухой, придя в восторг от новой открытой способности.

Вдохновлённая этой победой, я уверенно топнула ногой по воде, и она послушно ушла в землю, оставив пол сухим и открыв в одном из углов помятый котелок. Котелок оказался совершенно чистым. Мятым, кособоким, но чистым. Грязь скатилась с него так же, как чуть раньше она ушла с Геры.

В землянке резко стало теплее. Кожа Рональда перестала казаться серой.

— Я не знал, что ты так умеешь, — заметил он с уважением.

Я тоже не знала. Но от гордости за себя решила закрепить успех:

— Смотри, как я ещё умею, — и прислонила котелок к той стене, которая казалась покрепче. Я рассчитывала, что послушная моей воле вода, наберётся в подставленную ёмкость, но немного не рассчитала силы. Котелок ударил о стену, пожалуй, несколько сильнее, чем было нужно. Наградой за мою самоуверенность оказался небольшой обвал, и теперь в котелке вместо воды гордо чернела земля. Так же она чернела в моих волосах, за пазухой, на лице и в сапогах. Пришлось долго отряхиваться и экспериментировать прежде, чем удалось заставить чистую воду собраться в котелке, но в конце концов у меня получилось и это.

Моей радости не было придела. Я умостила котелок на камнях очага и развязала свою дорожную сумку. Она, в отличие от сумки Рональда, была сухой. Это позволило спасти те чудесные пирожки няни Мэлли, что я прихватила ещё во дворце, правда их осталось всего три. Я протянула два Рональду, один оставила себе.

— Ты поделила не поровну, — сказал он, и вернул мне лишний.

— Я вообще не голодная, — решила я и отдала ему все три. Он с укором долго смотрел мне в глаза.

— Если ты не будешь есть, я тоже не буду, — он потянулся к сумке и сложил пирожки обратно.

— Это ты зря, — заметила я. — Им уже три дня, до завтра точно испортятся.

— Значит, испортятся, — равнодушно сказал он. — Либо поровну, либо никак.

Поесть было нужно, и хоть мне и в самом деле не хотелось, я надломила один пирожок, теперь каждому было по полтора. Рональд кивнул и неспеша принялся жевать.

Угроза замёрзнуть насмерть осталась позади, и теперь усталость после долгого дня и стольких переживаний напомнили о себе. Меня разморило, и я сама не заметила, как ко мне пришёл сон. Перед ним я ещё успела мыслями вернуться к Альберту. Смог ли он найти себе место для ночлега? Всё-таки Амель вреден такой холод, каким бы морозостойким кактусом она ни была.

Этот день был так переполнен тревогами, что про ожерелье я даже не вспомнила. К сожалению, оно не собиралось забывать обо мне.