«На этот раз, — подумал Цоппино, — готов спорить на все три лапы, вместе с новой в придачу, что Джельсомино уснул и видит сладкие сны. Если я не поспешу, полицейские разбудят его раньше меня».
Возле дома Цоппино увидел большую толпу, которая собралась, чтобы послушать Джельсомино. Все стояли молча, не двигаясь. Время от времени в соседних домах вылетали стёкла, но никто не выглядывал из окон и не учинял скандала. Чудесное пение Джельсомино, казалось, околдовало всех. Цоппино заметил в толпе даже двух молодых полицейских. На их лицах тоже было написано восхищение. Полицейские, как вы сами понимаете, должны были бы схватить Джельсомино, но они и не собирались этого делать.
К сожалению, к дому приближался начальник полиции, прокладывая себе дорогу среди толпы ударами хлыста. У начальника полиции не было музыкального слуха, и пение Джельсомино на него не действовало.
Цоппино вихрем взметнулся по лестнице и пулей влетел на чердак.
— Вставай! Вставай! — замяукал он и принялся щекотать нос Джельсомино кончиком хвоста. — Концерт окончен! Подходит полиция!
Джельсомино открыл глаза, протёр их хорошенько и спросил:
— Где я?
— Могу тебе сказать, где ты сейчас окажешься, если не сдвинешься с места, — ответил Цоппино. — В тюрьме!
— Я опять пел?
— Быстрее! Будем удирать по крышам!
— Ты рассуждаешь как настоящий кот. А я не очень-то привык скакать по черепицам.
— Ничего. Будешь придерживаться за мой хвост.
— А куда побежим?
— Во всяком случае, подальше отсюда. Куда-нибудь да попадём.
Цоппино выпрыгнул из окна каморки прямо на крышу, что была внизу, и Джельсомино оставалось только последовать за ним, закрыв глаза, чтобы голова не кружилась.
Глава четырнадцатая,
По счастью, дома́ в городе теснились один к другому, как сельди в бочке, и Джельсомино довольно легко перескакивал с крыши на крышу. Что же касается Цоппино, то он предпочёл бы, чтоб дома стояли подальше друг от друга: тогда он мог бы совершить хоть один прыжок, достойный его кошачьего звания. Но вдруг у Джельсомино подвернулась нога, он полетел вниз и свалился на небольшую террасу, где какой-то старичок поливал цветы.
— Простите, пожалуйста! — воскликнул Джельсомино, потирая ушибленное колено. — Я совсем не собирался попадать к вам таким образом.
— Ну что вы, что вы! — просто ответил старичок. — Я очень рад вашему приходу! Что с вами? Вы ушибли ногу? Надеюсь, ничего страшного?
В это время, свесившись с крыши, на террасу заглянул Цоппино.
— Разрешите? — мяукнул он.
— Ах, ещё один гость! — обрадовался старик. — Пожалуйста, пожалуйста! Я очень рад!
Тем временем коленка Джельсомино распухала прямо на глазах.
— Вот только мне очень жаль, — сказал старик, — что у меня нет ни одного стула, чтобы усадить вас.
— Тогда давайте положим его на кровать, — предложил Цоппино, — если вы не возражаете, конечно.
— Беда в том, что у меня и кровати нет, — ответил старик, совсем расстроившись, — я сейчас схожу к соседу и попрошу у него кресло.
— Нет, нет, — поспешно вмешался Джельсомино, — мне совсем неплохо и на полу.
— Тогда зайдите в комнату, — пригласил старик, — и будьте как дома, а я тем временем приготовлю кофе.
Комната старика была маленькой и чистенькой. Мягко поблёскивала красивая мебель — стол, буфет, шкаф. Но не было ни одного стула, не было и кровати.
— А что, разве вы никогда не садитесь? — спросил Цоппино старика.
— Нет, не приходится, — ответил он.
— И не спите?
— Почему же, сплю иногда. Стоя. Правда, очень редко. Не больше двух часов в неделю.
Цоппино и Джельсомино переглянулись, как бы говоря друг другу: «Ну, держись, сейчас он наплетёт нам с три короба…»
— Простите за нескромный вопрос, — продолжал Цоппино, — а сколько вам лет?
— Точно я и сам не знаю. Родился я лет десять тому назад, но сейчас мне, должно быть, не то семьдесят пять, не то семьдесят шесть.
По лицам гостей старик понял, что они не очень-то верят ему.
— Нет, я не лгу, — вздохнув, сказал он, — это неправдоподобная история, но в ней нет ни капли вымысла. Если хотите, я расскажу вам её, пока варится кофе.
— Моё настоящее имя, — начал он, — Бенвенуто, но люди зовут меня Бенвенуто-не-присядь-ни-на-минуту…
И старичок рассказал, что он родился в семье старьёвщика. Такого резвого и живого ребёнка ещё никому не доводилось видеть. Едва он появился на свет, как выскочил из пелёнок и стал бегать по комнате. Вечером Бенвенуто положили в люльку, а утром обнаружили, что люлька уже мала ему и ноги мальчика торчат из неё.
— Видно, — сказал старьёвщик, — он торопится вырасти, чтобы скорее помогать семье.
Вечером Бенвенуто раздевали и клали в постель, а утром вчерашняя одежда уже не годилась ему — башмаки жали, а рубашки не налезали.
— Ну, это не так страшно, — говорила мать, — чего, чего, а уж тряпки-то в доме старьёвщика всегда найдутся. Сейчас я сошью ему новую рубаху.