Сказки по телефону, или Дар слова

– Я же говорю с человеком, который читал Фрейда!.. Так вот: мне неинтересно снижать половое влечение до механики. Мне оно интересно как таковое, со всеми, как ты выражаешься, заморочками, мистикой, ритуальными танцами и так далее. Можешь считать, что сакральная аура вокруг секса интересует меня больше, чем секс, хотя это не совсем так. Можешь считать меня специалистом по ритуалу. Можешь просто онанистом и недоумком. Главное отвали. Ты постоянно меня достаешь, постоянно навязываешься со своей скудоумной истиной. Ты бы зашил себе рот, а на лбу написал: «Любви нет». Вот вся твоя истина – всего два слова. Она удручает тебя своей второсортностью. Ты умоляешь подтвердить или опровергнуть этот безнадежный диагноз. Что я могу сказать тебе, мальчик? Ты ошибся.

– Кончай мухлевать, Астахов, – в изнеможении говорил Игорь. – Согласись, это перебор: оборачивать, будто я боюсь женщин, а не ты. В конце концов, мы всегда можем проверить теорию практикой и разложить тебя по табуреткам на кухне, как теорему Ферма.

– Кто сказал, что я их боюсь? Я их просто слишком люблю. Я люблю их невыносимо. Это совсем не то же, что страх.

– У твоей невыносимой любви, Серега, есть точный диагноз: спермотоксикоз. И лечить его надо не душевными примочками, а прошмандовками по сто долларов штучка. Сочным, смачным, здоровым трахом до изнеможения. Ибо, как сказал Гиппократ, все болезни от воздержания. А почему прошмандовками, спросишь ты? Отвечу: потому что с ними можно не разговаривать, не танцевать эти твои журавлиные танцы, за которыми не видать сам знаешь чего.

– Нет уж, благодарствую, – отвечал Серега. – Они не трепещут.

– Чего-чего? Да они все делают, Серега!

– Не смеши меня… Ты можешь представить себе стройную, пугливую антилопу в саванне?… Способен?… У нее каждый мускул вибрирует как струна, дивные очи, движения грациозней, чем у гениальных футболистов типа Яковенко или Шевченко, и от нее сладко пахнет испугом, потом, мускусом, кровью… А теперь представь размороженные туши, которыми кормят львов в зоопарке.

– Все?

– Все.

– Так жрут же…

– Жрут, – согласился Серега. – Но я-то не в клетке.

– А вот это как посмотреть! – злорадствовал Игорь. – Это очень даже спорный вопрос… Полагаю, мы разрешим его следующим образом. Я, значит, любитель падали, отправлюсь сегодня в «Арлекино» один, сниму себе какую-нибудь штучку-дрючку и вдую ей так, что она затрепещет как живая. А ты, свободный человек, живи один, гоняй антилоп по телефону и ни в чем себе не отказывай…

Игорь, злорадствуя, уезжал на дискотеку, а уязвленный Серега, лишенный за строптивость пятничного «Арлекино», шел мыть посуду, задумчиво мурлыча жестокий романс «А напоследок я скажу…» – затем садился на телефон и названивал своим антилопам. Как ни странно, он обожал шум, свет, тусовки, любил посидеть с бокалом на краю дискодрома, любуясь танцующими девушками… В общем, наказать его было несложно.

С годами их спор перешел с уровня слов на уровень символов. Слова были высказаны до конца, без остатка, и теперь им достаточно было переглянуться, шевельнуть бровью, чтобы восстановить в памяти все аргументы, все взаимные выпады, весь сложный строй разногласий. Любая житейская мелочь в таком контексте обретала вескость мировоззренческую; за нагромождением символов все конкретно-предметное в их отношениях выцвело, так что они едва не научились призраками проходить друг сквозь друга. Дружба, как выяснилось, тоже стареет и выцветает – свежий интерес друг к другу выветривается, обнажая шпангоуты разногласий, – через них приходится переступать, всякий раз раздражаясь захламленностью территории.

Игорь, все правильно рассудив, купил себе по случаю квартиру в Измайлове и, не торопясь, доводил ее до ума, предвкушая одиночное плавание. Но тут грянула беда почище развода – такая беда, что все житейское, все разногласия с Серегой отошли на десятый план. На них наехали.