Испытывать терпение милиционера Костя не хотел, а потому ретировался. Вечером, кое-как устроившись на табуретке перед телевизором со своим холостяцким ужином, он смотрел все подряд новости. Что могло случиться в любимой им точке питания? На нее напали хулиганы? Кто-то не заплатил за шаверму и разгромил весь ларек? Что-то взорвалось? А как же Гасан? И почему тот милиционер сказал, что все можно будет увидеть по телевизору?
По телевизору же, как назло, показывали то осмотр корейской делегацией античных скульптур в Эрмитаже, то открытие новой водоочистной станции, то рассказывали о курсе доллара, который ползет куда-то не туда. И ни слова про ларек с шавермой.
«Вот, болтун», — уже было подумал Костя про милиционера, как увидел на экране знакомое лицо и знакомое место. Дрожащими руками Костя тряс пульт, пытаясь сделать звук громче. Шла криминальная хроника.
«Сегодня была пресечена деятельность точки по торговле наркотиками, ловко замаскированная под заведение общественного питания, — с плохо скрываемым восторгом рассказывал прыщавый и слегка картавый корреспондент. — Посетителям здесь предлагали не только перекусить, но утолить тягу к более тяжелой во всех смыслах пище. Наркоточку удалось ликвидировать благодаря жалобам жителей дома, рядом с которой она располагалась. Люди жаловались на запах растворителя, головные боли и тошноту. Не исключено, что вредная приправа попадала и в шаверму, которой перекусывали случайные прохожие и служащие из окрестных офисов. Задержанному организатору наркоточки грозит до десяти лет лишения свободы».
На экране замаячило лицо Гасана: оно было столь же невозмутимым, как в те моменты, когда он спрашивал, обычную или двойную шаверму делать, заворачивать ее в пакет или в бумагу.
Костя грустно вздохнул. Шаверма была действительно хороша. И если в ней и были те самые наркотики, о которых говорили в сюжете, то Косте на них было плевать. И даже если они были причиной его плохого поведения на работе, о котором он ничего не помнил, то тоже плевать. Плевать и на милиционера, который принял его за обыкновенного наркомана.
«Что ни делается, все к лучшему, — решил Костя. — А самое главное в жизни это все-таки еда».
Следующим же утром Костя поплелся к тому самому ларьку, рассчитывая, что хотя бы в соседнем, в котором предлагали «Лучшую шаверму в городе», он сможет как следует подкрепиться и отпраздновать свое освобождение из душных застенок рекламного отдела. А заодно и от жены, бесследно исчезнувшей со всем нажитым имуществом и с хламом, выбросить который рука не поднималась. Накрапывал противный дождь. «Лучшая шаверма в городе» спешно съезжала: из ларька выносили какие-то коробки и посуду.
«С ума сойти, сколько много всего может уместиться в маленьком ларьке!» — Костя покачал головой и встряхнул зонт, с которого стекали потоки воды.
Оцепление с ларька Гасана было снято. За ночь кто-то заменил в ларьке все разбитые стекла и даже вымел все осколки. Ларек был закрыт. К его двери была прицеплена какая-то бумажка. Костя прищурил глаза, но все же не мог прочесть, что на ней написано. Пришлось подойти вплотную и немного нагнуться. «Требуется продавец. Стучитесь».
На этом месте повествования мы можем поспорить, постучится ли Костя в ларек или нет. У тех, кто говорит, что не постучится, есть весомый аргумент: будет ли человек, неплохо и даже весьма успешно работавший менеджером в рекламном отделе крупного издательского дома, так низко падать. Хотя, падение ли это? У тех, кто утверждает, что постучится безо всяких колебаний, есть козыри: во-первых, Костя безработный и лишний заработок ему не помешает. Во-вторых же, учитывая вдруг открывшуюся страсть Кости к восточной кухне, исключать его стремление ознакомиться с ней поближе нельзя.
И, поколебавшись пару минут и поняв, что ботинки промокли насквозь, а сам бы он с большой радостью где-нибудь погрелся и что-нибудь съел, Костя взял и постучал. Стучать пришлось долго. Но оно того стоило: нужно было видеть лица Павла Витальевича, Ирины Федоровны и даже не гнушавшегося шавермы Арсения Владиленовича и прочих персонажей из «Прорыва», когда они пришли через день, а им, улыбаясь, подавал заветные свертки не кто иной, как Константин Сергеевич.
— Ну, ты даешь, Станиславский! Вот уж не думал, — только и смог сказать Павел Витальевич. — Теперь и здесь за четыре дня сделаешь месячную норму.
— Приятного аппетита, приходите к нам еще, — весело крикнул ему вслед Костя.
Константин Сергеевич снова был Костей. Таковым он стал после того как сбежал из душного офиса в не менее душный ларек, решив для себя, что лучше уж работать шаверма мейкером, чем гладить каждое утро себе рубашку и перекрывать себе доступ кислорода наспех завязанным галстуком. Нет, с галстуками однозначно покончено! Долой нервную работу на голодный желудок. Здравствуй, сытость и живое общение.