Сказки расcказанные детям. Новые сказки

Стоял погожий августовский вечер, комары отплясывали в воздухе кадриль, а лягушки, эти мокрые болотные музыканты, сидели в глубокой «оркестровой» яме и весело квакали хором. Благочестивые монахини уже отслужили вечерню и разошлись по своим кельям. Окруженное со всех сторон лесом покоилось близ монастыря маленькое озерцо. До того тихое и прозрачное! И лишь порой плеснет рыба хвостом и рябью подернется спокойная водная гладь. При свете же месяца, в полнолуние можно было видеть как в зарослях ольхи — девушки эльфы, словно легкие туманные дымки, кружатся в веселой пляске, а король эльфов красуется в серебряной короне, отливающей голубизной при свете месяца. Глубоко же, глубоко внизу в болоте, блуждающие огоньки играют в пятнашки вокруг невысокого кургана, где с незапамятных времен обитает ночной дух,188 на которого наложил заклятье благочестивый монах. Да верно не силен был монах в своем искусстве, так как в полночь заклятый, обернувшись черным, как смоль, вороном, вылетел из кургана и кружил над ним, пугая своим хриплым карканьем окрестных жителей.

В монастыре погасли уже все огни, но в оконцах убогой глинобитной хижины, возле которой росли кусты боярышника, еще теплился огонек. Там, среди одних лишь голых стен, лежал на смертном одре старый крестьянин, а его сын Йоханнес сидел у ложа умирающего, крепко прижимаясь губами к холодной от испарины руке отца. В углу зловеще стрекотал сверчок, лампа уже почти догорела; старик еще раз, широко открыв глаза, глянул остановившимся взором на сына, судорожно сжал его руку и умер.

Йоханнес громко зарыдал, почувствовав, что остался теперь один-одинешенек в целом свете. Хоть и были у него среди соседей сверстники да дружки, а родной души ни одной не осталось, не осталось никого, кто разделил бы его горе.

Наступило утро, свет озарил хижину. Йоханнес спал возле смертного ложа отца; рука его все еще сжимала холодную руку усопшего, и чудные пестрые картины одна за другой рисовались ему во сне. В них отец являлся ему бодрым и полным сил, вокруг все было светло и радостно. И прекрасная бледная дева, одетая в погребальный саван, надевала ему, Йоханнесу, на голову венец; старик же отец соединял их руки… Тут Йоханнес пробудился и ощутил в своей руке лишь мертвую холодную руку отца, увидал обращенный на него незрячий взор потухших глаз покойника.

В пятницу утром усопшего провожали к месту последнего упокоения; Йоханнес медленно шел следом за черным гробом, укрывшим его милого отца. Когда монах прочитал молитву по-латыни и бросил на гроб горсть земли, Йоханнесу показалось, что сердце его вот-вот разорвется от горя. Но когда мальчики-певчие запели и замахали кадилами, а голубоватые дымки курений поплыли среди живых зеленых изгородей, он залился слезами. Нежные детские голоса показались ему ангельским пением, которое встретило на небесах его отца. Он поглядел на небо, глянул вокруг — все по-летнему пышно цвело. И тут вдруг он понял, что смерть вовсе не означает уничтожения; на высоких каштанах так чудесно пели птицы, а под голубым небесным сводом проплывали в чужедальние страны легкие облачка. И его с неодолимой силой охватила охота странствовать по белу свету. Вереница провожающих потянулась назад к дому скорби, где их ожидало богатое угощение. На поминках все хвалили покойника и чудесное домашнее пиво. И чем больше пили гости за помин души усопшего, тем сильнее била в них ключом жизнь. Какой-то монах, точно сошедший с картины Хогарта,189 взял на себя веселую роль придворного шута: он пил и отпускал глупые солдатские остроты. Йоханнес же втихомолку удалился от этого развеселого общества, он вытесал из дерева и сколотил большой крест; его он отнес на кладбище и поставил на отцовской могиле, которую деревенские девушки уже посыпали песком и убрали цветами.

На другой день ранним утром сложил он все свое нехитрое имущество в узелок, спрятал в поясе отцовское наследство — пятьдесят риксдалеров — и снарядившись таким образом, и положив в карман кошелек с несколькими серебряными скиллингами, покинул отчий дом и пустился странствовать куда глаза глядят. Путь его лежал через кладбище, где он напоследок простился с могилой отца — на деревянном кресте сидел жаворонок и пел, но едва Йоханнес приблизился, птичка вспорхнула и полетела прочь между кустами благоухающей бузины.