Сказки, рассказанные на ночь

— Сейчас расскажу, и вы все поймете, — ответил Феликс. — Отец мой был известным мастером по ювелирной части в Нюрнберге, а матушка моя служила камеристкой у одной благородной дамы, и когда она выходила замуж за моего отца, графиня, у которой она была в услужении, собрала ей хорошее приданое. Эта графиня и в дальнейшем благоволила моим родителям, а когда я появился на свет, она стала мне крестной матерью и щедро одарила. Потом мои родители умерли, один за другим, подкошенные какой-то заразой, я же остался один-одинешенек и должен был отправиться в сиротский приют, но тут моя крестная узнала о постигшем нашу семью несчастии, занялась моей судьбою и поместила меня в воспитательный дом. Когда же я подрос, она написала мне, спрашивая, не хотел бы я выучиться отцовскому ремеслу. Я обрадовался и сразу согласился, тогда она пристроила меня к одному мастеру в Вюрцбург, который и обучил меня всему. Дело это у меня пошло хорошо, и скоро уже мастер выдал мне аттестат, получив который я, как положено, мог отправляться в странствие по разным землям. Я сообщил об этом своей крестной, и она тут же откликнулась, написав, что непременно даст мне денег на путешествие. Вместе с письмом она прислала чудесные камни и просила сделать для них красивую оправу, а затем доставить это украшение ей лично, чтобы она сама увидела, чему я научился, и при этой оказии вручила бы мне деньги на дорогу. Своей крестной я никогда в глаза не видел, и вы можете себе представить, как я обрадовался предстоящей встрече. День и ночь трудился я над украшением для нее, и оно получилось таким красивым и изящным, что даже сам мастер все не мог надивиться. Когда работа была закончена, я аккуратно уложил свое драгоценное изделие на самое дно ранца, попрощался с мастером и отправился в замок моей крестной. И тут появились эти негодяи, — продолжал свой рассказ Феликс, обливаясь слезами, — и разрушили все мои надежды! Ведь если ваша госпожа графиня потеряет украшение или забудет то, о чем я ее просил, и просто выкинет мой плохонький ранец, как я предстану перед моей крестной? Чем докажу, что это я, а не какой-нибудь проходимец? Как возмещу ей стоимость камней? И денег на дорогу мне тогда не видать как своих ушей! А сам я в ее глазах буду выглядеть неблагодарным вертопрахом, который профуфукал вверенное ему чужое добро. Ведь согласитесь, разве ж мне кто поверит, если я расскажу о невероятном происшествии, случившемся с нами?

— Ну, об этом не беспокойтесь! — сказал егерь. — Уж не думаю, что графиня потеряет ваше украшение, а если даже потеряет, то наверняка возместит своему спасителю пропажу и подтвердит любому истинность всего случившегося с вами. А теперь мы оставим вас на несколько часов, ведь, по правде говоря, мы все устали и нуждаемся в отдыхе, да и вам, после всех наших ночных приключений, не мешало бы поспать. Потом еще поговорим о наших бедах, глядишь, за разговорами все и забудется, а лучше — подумаем о том, как нам бежать отсюда!

Товарищи ушли, и Феликс, оставшись один, решил последовать совету егеря.

Когда несколько часов спустя егерь со студентом заглянули к своему юному другу, они нашли его приободрившимся и повеселевшим. Егерь рассказал подмастерью, что по дороге встретил предводителя разбойников, который поручил ему всячески заботиться о даме; еще он сообщил, что через несколько минут сюда явится одна из женщин, которых они видели вчера, и принесет достопочтенной графине кофе, а дальше будет делать все необходимое, что потребуется госпоже. Друзья решили, что лучше будет отказаться от таких услуг, чтобы им никто не мешал; вот почему, когда явилась старая уродливая цыганка, принесшая завтрак, и с кривой усмешкой, стараясь быть вежливой, спросила, чем может быть полезной, Феликс знаком отослал ее, но поскольку та не спешила уходить, егерю пришлось ее просто вытолкать за порог. Только тогда студент стал рассказывать, что они видели в лагере.

— Хижина, в которой вы поселились, любезная графиня, первоначально, вероятно, предназначалась для предводителя. Она, может быть, не самая просторная, но определенно самая красивая. Кроме того, здесь имеется еще шесть хижин, в которых живут в основном женщины и дети, потому что больше шести разбойников в лагере, как правило, не остается. Один стоит на карауле неподалеку от вашего обиталища, другой — у тропинки, ведущей наверх, третий дежурит наверху, у спуска в лощину. Каждые два часа они меняются и трое других заступают на вахту. Все караульные держат при себе по две собаки, и невозможно носа высунуть из хижины, чтобы они тут же не подняли страшный лай. Мне думается, у нас нет надежды выбраться отсюда.