Сказки, рассказанные на ночь

— Скажите, доктор, вы музицировать умеете? — спросил он.

— Немного.

— И такт держать умеете?

— Да, с тактом у меня все в порядке.

— Тогда соблаговолите взять вон тот бочонок и занять место рядом с Бальтазаром Бездоннером, нашим виночерпием и кларнетистом. Вот вам бочарные молоточки, будете аккомпанировать ему на барабане.

Я удивился, но делать было нечего, и мне пришлось согласиться. Мой барабан был, конечно, весьма необычен, но инструмент Бальтазара оказался и того диковинней. Вместо кларнета он сунул в рот металлический краник от восьмиведерной бочки. Подле меня расположились Варфоломей с Иаковом, которые вооружились огромными винными воронками, чтобы использовать их вместо труб, и ожидали теперь только знака к началу. Стол сдвинули в сторонку, Роза с Бахусом встали на позицию. Бахус махнул рукой, оркестр грянул, и под сводами погребка загремело нечто невообразимое — какая-то чудовищная, визгливая, режущая слух янычарская музыка, под которую я старательно отбивал такт на шесть восьмых, как заправский тамбурмажор. Кран, в который дудел Бальтазар, сипел вроде свистка ночного сторожа, причем только в одном интервале — от основного тона к противному писклявому фальцету и обратно, оба трубача отчаянно раздували щеки и извлекали из своих стонущих от страха инструментов такие душераздирающие звуки, которые могли сравниться со стоном морских раковин, когда в них трубят тритоны.

Танец, который исполняли Роза с Бахусом, был, вероятно, в ходу лет эдак двести назад. Барышня Роза подцепила с двух сторон свою юбку и так ее растопорщила, что сама теперь напоминала большую толстую бочку. Она особо не двигалась, а только слегка пританцовывала на месте, то чуть приседая, то снова выпрямляясь, то делая порядочный книксен. Ее кавалер, напротив, показывал гораздо больше живости: он вертелся вокруг нее волчком, лихо подпрыгивал время от времени, прищелкивал пальцами и подбадривал себя выкриками «гоп-ля, гоп-ля!». Забавно было смотреть, как развевается на нем передничек барышни Розы, повязанный ему Бальтазаром, как быстро он перебирает ножками, как сияет от радости и счастья его круглая физиономия.

Наконец он как будто притомился. Остановившись, он знаком подозвал к себе Иуду с Павлом и что-то сказал им тихим шепотом. Те сняли с него передничек, ухватились с двух сторон за тесемки и давай тянуть. Тянули они так тянули, пока передничек не стал размером с хорошую простыню. Тогда позвали остальных, расставили всех кругом и велели ухватиться за край простыни. «Похоже, сейчас будут качать Бальтазара, потрясут старика на всеобщую потеху, — подумал я. — Только бы они осторожней, а то при таких низких потолках недолго и череп раскроить». Тут к нам подошли Иуда и силач Варфоломей и схватили… меня! Бальтазар Бездоннер ехидно рассмеялся. Я весь задрожал, стал сопротивляться, но все было напрасно: Иуда схватил меня за горло и пригрозил, что задушит меня на месте, если я буду продолжать брыкаться. Я чуть не лишился чувств, когда они под общее ликование и крики уложили меня на простыню, но все же кое-как собрался с последними силами, чтобы сказать:

— Только прошу вас, дорогие мои благодетели, не слишком высоко! А то от моей головы ничего не останется! — взмолился я, умирая от страха.

Но мучители мои так хохотали, так кричали, что моя просьба утонула в общем гаме. И вот они начали встряхивать простыню, а Бальтазар принялся дудеть в воронку. Меня кидало вверх-вниз, вверх-вниз, сначала я подлетал фута на три, потом на четыре, пять, но вдруг они подбросили меня с такою силой, что я взмыл под самый потолок, который неожиданно разъехался в разные стороны, как, бывает, раздвигаются облака, и я полетел, поднимаясь все выше и выше, оставляя внизу и ратушу, и соборную колокольню. «Ну вот, — подумал я в полете, — пришел тебе конец. Сейчас как грохнешься — костей не соберешь или, в лучшем случае, переломаешь себе руки-ноги! Боже мой! Я ведь знаю, что она подумает, когда увидит такого калеку! Прощай, моя жизнь, прощай, моя любовь!»

Наконец я достиг наивысшей точки подъема и теперь с такой же стремительной скоростью стрелой полетел вниз. Трах! Похоже, я уже миновал ратушную крышу и теперь понесся дальше вниз, вниз, сквозь сводчатый потолок погребка, готовясь упасть на растянутую простыню. Но вместо этого я приземлился на стул и вместе со стулом грохнулся навзничь на пол.