Сказки, рассказанные на ночь

Обе казались не старше восемнадцати лет. Одна была изящного сложения; пышные темно-русые волосы окружали высокий лоб; темные брови, спокойные голубые глаза, тонко очерченный рот и нежный цвет щек представляли необыкновенно привлекательное зрелище, которое одобрили бы сегодняшние модницы, но в те времена, когда ценились более насыщенные краски и округлые формы, ее могло выделить среди красавиц только необыкновенное достоинство, с каковым она держалась.

Другая, пониже и с более пышными формами, нежели ее соседка, была беззаботным, веселым существом, которое знает, что оно всем нравится. Ее белокурые волосы были заплетены, по тогдашней моде ульмских дам, во множество косичек и локончиков, частью запрятанных под белый чепчик с волной искусно сделанных складочек. Круглое свежее личико ее пребывало в постоянном движении. Но еще неугомоннее скользили по толпе живые глаза, а улыбка, ежеминутно позволяя видеть прекрасные зубы, ясно говорила, что среди почтенной публики немало личностей вызывало у нее веселое настроение.

Позади обеих девушек стоял высокий пожилой мужчина. Выразительные, строгие черты его лица, косматые брови, длинная, редкая, уже поседевшая борода, наконец, черный костюм, странно отличавшийся от окружавшей праздничной пышности, придавали ему суровый, почти мрачный вид, который лишь изредка смягчался, когда проблеск приветливости, вызванный меткими замечаниями блондинки, как зарница, вспыхивал на печальном лице старика.

Эта живописная группа, столь различная и возрастом, и характерами, и внешностью, привлекала внимание толпящихся внизу.

Некоторые не отрывали глаз от прелестных девушек, но большинство уже пребывало в нетерпении оттого, что зрелище, которого они жаждали, все еще не начиналось.

Было уже далеко за полдень.

Толпа колыхалась все нетерпеливее, теснилась сильнее, а кое-где тот или другой ремесленник из рядов почтенных гильдий уже располагался на земле, когда раздались три пушечных выстрела. С колокольни собора понеслись над городом низкие полные аккорды, в одну минуту перепутавшиеся было ряды пришли в порядок.

— Идут, Мария! Идут! — вскричала блондинка и, обвив рукою талию своей соседки, нетерпеливо высунулась из эркера.

Дом господина Бесерера стоял на углу упомянутой улицы. Из эркера вдоль одной стороны можно было видеть все почти до Дунайских ворот, а вдоль другой — рассмотреть даже окна ратуши. Словом, девушки выбрали себе отличное место для наблюдения и могли вдоволь насладиться ожидаемым зрелищем.

Между тем проход между обоими рядами народа, хоть и с трудом, был расширен, городские стражи выстроились, отставив вбок, на вытянутую руку, свои длинные алебарды, в огромной толпе воцарилась глубокая тишина, слышался только звон колоколов.

Мало-помалу к этому звону стал примешиваться глухой гул литавр, отдаленные звуки рожков и труб: через ворота продвигалась длинная блестящая вереница всадников.

Городские литаврщики и трубачи, а также конный отряд сыновей ульмских патрициев были слишком обыденным явлением, чтобы взгляды толпы долго задерживались на них. Но когда черное и белое знамена города с имперским орлом, а также флаги и штандарты всех величин и цветов заколыхались, входя в ворота, зрители окончательно убедились в том, что им будет на что поглазеть.

Наши красавицы в эркере тоже навострились, когда увидели, что толпа на нижней части улицы почтительно сняла шапки.

На крупном кряжистом коне приближался человек, мощная осанка и ясный, бодрый вид которого являл разительный контраст с изрытым глубокими морщинами лбом и уже седеющими волосами и бородой. На нем была остроконечная шляпа со множеством перьев, панцирь поверх плотно прилегающей красной куртки; кожаные панталоны с вырезами, подшитыми шелком, по-видимому, были когда-то красивы, но теперь от передряг походной жизни и непогоды приобрели однообразный темно-бурый цвет. Длинные, тяжелые ботфорты его застегивались под коленями. Единственное оружие — необыкновенно большой меч с длинной рукояткой, без ножен — довершало образ могучего, рано поседевшего в опасностях воина. Длинная золотая цепь из толстых колец, с которой свешивалась на грудь золотая же почетная медаль, пять раз облегала шею, составляя единственный знак отличия этого человека.

— Дядя, поскорей! Скажи, кто этот статный человек, такой молодой и одновременно старый? — воскликнула блондинка, слегка оборачивая свою головку к стоящему позади господину в черном.

— Могу сказать тебе, Берта, — ответил тот, — это Георг фон Фрондсберг[37], главный военачальник союзной пехоты, достойнейший человек, если бы только он… служил лучшему делу.

— Придержите ваши замечания при себе, господин вюртембержец, — возразила малышка, улыбаясь и грозя пальчиком. — Вы знаете, что ульмские девушки — самые верные сторонницы союза.

Но дядя, не смущаясь, продолжал:

— А тот, на белом коне, — стольник Вальдбург, ему многое по душе в нашем Вюртемберге. За ним следуют командиры союзного войска. Видит бог, они выглядят как волки, идущие на добычу.