Сказки, рассказанные на ночь

На башне, откуда я любовался своею страной,
Реют ныне чужие флаги.
И нет никого со мной,
И много поводов для отваги.
Разбиты чертоги отцов,
Похищено достоянье внуков,
Сын прячется под землей от воров,
Его удел — печаль и разлука.

Где когда-то в счастливые дни

Трубил мой охотничий рог,
Рыскают ныне мои враги,
Собирая лесной оброк.
Для них я — дичь, ищейки жаждут крови,
Натягивают луков тетиву,
Чтоб сбить рога[75] и отомстить врагу.

В одежде нищего скитаюсь,

Ночами по своей земле крадусь;
Заботами людей печалюсь
И подаяния стыжусь.
Но мужества я не утратил,
Мой меч со мной, еще я поборюсь,
Своих врагов страдать заставлю
И с жалкой долей не смирюсь!

Певец умолк.

Вслед замиравшим звукам песни раздался глубокий вздох неудовлетворенности и горя. По грубому лицу хардтского музыканта катились слезы.

От Георга не ускользнуло, что он пытался вернуть себе прежнее самообладание и показаться перед изгнанником со светлым челом и не замутненными тревогой глазами.

Ханс дал Георгу второй факел и стал карабкаться по гладкой скользкой скале, ведущей в грот, откуда звучало пение. Георг подумал, что проводник, должно быть, хочет доложить о нем рыцарю, но вскоре увидел, что тот возвращается с длиннющей веревкой в руках.

Музыкант спустился до половины скалы, бросил Георгу веревку и помог ему вскарабкаться по отвесной стене, что ему одному далось бы с трудом.

Георг очутился наверху, в нескольких шагах от жилища загадочного изгнанника.

Глава 6

И вдруг

Там вырастают в ночи из камня
Странные изваянья.
От них идет зеленый свет,
И рыцарь в страхе замирает,
На чудеса взирает.

Л. Виланд[76]

Часть той большой пещеры, в которую они теперь вошли, отличалась от прочих гротов и углублений; она была из песчаника и, так как этот камень хорошо впитывает влагу, выглядела довольно сухой и даже уютной. Пол был устлан соломой и камышом, лампа, висевшая на стене, распространяла достаточно света на всю ширину и большую часть длины этого грота. Против входа на широкой медвежьей шкуре сидел уже знакомый нам загадочный человек, возле него стояли меч и охотничий рог, на полу лежали старая шляпа и серый плащ, в который он закутывался. На нем была куртка из темно-коричневой кожи и панталоны из толстого грубого синего сукна. Даже эта грубая одежда не могла скрыть сильное и в то же время изящное телосложение. На вид изгнанник был лет тридцати четырех, лицо его все еще можно было назвать красивым, хотя первый цвет молодости, казалось, унесли опасности и передряги походной жизни, а запущенная борода придавала ему временами зловещий вид. Эти мимолетные замечания напрашивались сами собой, когда Георг молча стоял у входа в грот.

— Добро пожаловать в мои чертоги, Георг фон Штурмфедер! — приветливо воскликнул обитатель пещеры, поднимаясь с медвежьей шкуры.

Он протянул юноше руку и сделал знак опуститься на столь же безыскусное сиденье из кожи косули.

— Сердечно рад вас приветствовать. Это недурная выдумка нашего музыканта — привести вас в сей подземный мир, чтобы доставить мне столь приятного собеседника. Ханс! Верная душа! Ты до сих пор был нашим мажордомом, стольником и канцлером, а теперь станешь еще и виночерпием. Посмотри, там за колонной из прекрасного гранита должен стоять кувшин с остатками старого доброго вина. Возьми мой охотничий кубок из самшита, единственную здесь посуду, налей его до краев и поднеси нашему почтенному гостю.

Георг с удивлением посмотрел на изгнанника. Удары судьбы, необычность обстановки, жалобный плач, прозвучавший только что в пении, должны были явить перед ним человека хотя и не сломленного обстоятельствами, но все же мрачного и павшего духом, а тут перед ним стоял веселый, беззаботный мужчина, отпускающий шутки по поводу своего положения, как будто его случайно захватила буря во время охоты и он избрал на краткий миг убежищем от непогоды данную пещеру.

А ведь то был страшный ураган, надругательство природы, изгнавшее его из замка предков, то была смертельная охота, от кровавых участников которой он здесь скрывался.