— Ты думаешь, — начал он гневно, адресуясь к Хансу, — я позволю твоим женщинам держать меня взаперти, чтобы я не видел здесь твоего предательства? Жалкий лжец! А вы… — он обратился к своему противнику, — если вы человек чести, бейтесь один на один, а не наваливайтесь вдвоем на одного. Я — Георг фон Штурмфедер, надеюсь, вам известны мои виды на здешнюю барышню. Я прибыл сюда, чтобы сразиться с вами, поэтому прикажите этому негодяю отдать мой меч, будем биться честно, как подобает настоящим мужчинам.
— Так вы — Георг Штурмфедер, — отозвался на запальчивую речь незнакомец и подошел к изумленному юноше. — Кажется, произошла ошибка. Поверьте мне: я очень ценю вас и давно хотел с вами познакомиться. Примите мое честное слово: меня приводят в замок вовсе не те намерения, в которых вы меня подозреваете. Будем же друзьями!
С этими словами незнакомец освободил из-под плаща руку и подал ее недоумевавшему Георгу. А тот был так взволнован увиденным и услышанным, что стоял в нерешительности, не зная, принять или нет рукопожатие того, на которого он еще минуту назад смотрел как на своего злейшего врага.
— Кто подает мне руку? — вымолвил наконец юноша. — Я назвал вам свое имя и по справедливости предлагаю сделать то же самое.
Незнакомец распахнул плащ, сдвинул на затылок шляпу. Месяц осветил его лицо, полное достоинства и благородства. Глаза Георга встретили блестящий взор властного величия.
— Не спрашивай о моем имени, — тихо, с оттенком грусти проговорил неизвестный, — я — человек, и это все, что могу о себе сказать. Когда-то и я носил имя, которое могло помериться с достойнейшими именами, и носил золотые шпоры, развевающийся султан на шлеме, и на звук моего охотничьего рога спешили сотни слуг. Теперь же все кончено. Мне осталось одно, — прибавил он с торжественным величием, сильно сжимая руку молодого человека, — я — мужчина и ношу при себе меч.
С этими словами загадочный незнакомец надвинул вновь на лоб свою шляпу, поплотнее закутался в плащ и не спеша направился к лесу.
Георг как зачарованный стоял, опершись на свой меч. Один вид этого человека вытеснил из его сердца все помыслы о вражде и мести. Повелительный взгляд, обворожительная доброжелательность, храбрый, могучий вид мужчины наполнили его душу благоговейным изумлением, уважением и смущением. Незнакомец поклялся, что не состоит в близких отношениях с Марией, подтвердил свои слова мужественным рукопожатием правой руки, которая виртуозно владела увесистым клинком, будто игрушкой; он подкрепил их тем взглядом, силы которого, как солнца, Георг не мог вынести. Огромная гора свалилась с души юноши: он верил, он должен был верить!
Если вспомнить, какое значение придавали в то время физическим качествам, как высоко ценили мужество, даже во врагах, насколько слово храброго человека считалось священным, как вообще было велико влияние благородной мужественной наружности на неиспорченную юношескую душу, то станет понятной та перемена, которая произошла в Георге буквально за считаные минуты.
— Кто этот человек? — спросил Георг музыканта, который все еще стоял подле него.
— Вы ведь слышали, что у него нет имени, и я не могу его назвать.
— Ты не знаешь, кто он, — возразил Георг, — и тем не менее помог ему, когда он бился со мною. Уходи! Ты хочешь меня обмануть!
— Нисколько, юнкер. У этого человека нет теперь имени. Но ежели вы все-таки хотите что-то узнать о нем, то извольте — я скажу: он — изгнанник, союзники выгнали его из собственного наследного замка, а некогда то был один из могущественных рыцарей Швабии.
— Бедняга! Так вот почему он кутается в плащ! А меня принял за убийцу! Да, припоминаю, он сказал, что так просто не отдаст свою жизнь.
— Не обижайтесь, господин, я ведь тоже принял вас за убийцу, подстерегающего высокую персону, потому и пришел к нему на помощь, и ежели бы не услыхал вашего голоса, кто знает, разговаривали бы мы сейчас. Но как же вы попали сюда, да еще глубокой ночью, кто вывел вас на след этого человека? Скажу честно, ваше счастье, что он не разрубил вас пополам. Немногие уцелели от его меча. Догадываюсь: любовь сыграла с вами злую шутку.
Пришлось Георгу сообщить своему бывшему проводнику те сведения, которые он получил в «Золотом олене» в Пфулингене. Особенно он ссылался на высказывания кормилицы, сестры музыканта, которым было невозможно не доверять.
— Так я и думал, нечто подобное должно было произойти, — ответил крестьянин. — Любовь играет в жестокие игры. Не знаю даже, как бы я сам поступил, будучи молодым, в подобном случае. В этом виновата одна только Розель, старая болтунья. Что заставило ее исповедоваться хозяйке «Золотого оленя»? Ведь эта особа не может держать язык за зубами!
— Но кое-что в этой истории было правдой, — возразил Георг, в котором еще не до конца умерло старое подозрение. — Так, без всякой причины, госпожа Розель не могла все это выдумать.