Сказки, рассказанные на ночь

Старый Штутгартский замок в ту пору, когда его после прибытия герцога поутру осматривал Георг фон Штурмфедер, выглядел не совсем так, как в наши дни. Достроен он был позже, сыном Ульриха герцогом Кристофом. Старый замок герцогов Вюртембергских стоял на том же самом месте, общие его очертания не слишком отличались от постройки Кристофа, но были в основном деревянными. Замок был окружен широкими и глубокими рвами, через которые в город вел подъемный мост.

Обширная красивая площадь перед замком в прежние времена служила веселому двору Ульриха ареной для рыцарских игр; не один рыцарь здесь пал на песок, сброшенный с коня могучей рукою герцога. Признаки процветавшего когда-то тут рыцарского культа обнаруживались и в самом здании.

Зал в нижней части замка был так просторен, сводчат и высок, что рыцари в непогоду могли проделывать здесь то же, что и на площади, то есть фехтовать, орудовать копьями, даже бросать дротики. О величине этого герцогского зала дают представление сообщения летописцев, которые говорят, что в торжественных случаях тут накрывали от двухсот до трехсот столов.

Из зала наверх вела каменная лестница, настолько широкая, что по ней могли ехать рядом два всадника. Величественному устройству замка соответствовала роскошь комнат, блеск рыцарского зала и богатые широкие галереи, устроенные для игр и танцев.

Георг с изумлением оглядывал исчезающее великолепие герцогского двора. Он сравнивал скромную обитель своих предков с этими залами, дворами. Как же те были малы и ничтожны! Юноша вспомнил рассказы о блестящем дворе Ульриха, о его пышной свадьбе, когда в замке угощали семь тысяч гостей со всех концов немецкого государства; под этими высокими сводами и на широком дворе целый месяц продолжались рыцарские турниры и пиры, а с наступлением вечера в залах и галереях танцевали сотни графов, рыцарей, дворян, сотни прекраснейших дам Германии.

Георг взглянул вниз, на великолепный парк, прозванный раем. Его фантазия оживила аллеи и дорожки, наполнила их пестрой толпой веселого двора, могучими фигурами рыцарей, празднично разряженными дамами, тем ликованием, пением и музыкой, которые звучали некогда здесь. Но как пустынны и безлюдны показались ему теперь эти чертоги и сады в сравнении образов его фантазии с настоящей действительностью! «Свадебные гости, блестящий веселый двор исчезли, — подумал Георг, — царственная супруга сбежала; роскошное общество женщин рассеялось; рыцари, графы, пировавшие тут, проводившие жизнь, наполненную турнирами, пирами и танцами, отреклись от своего герцога; нежные отпрыски его рода находятся в дальних странах, а сам он, сидя в одиночестве в этом великолепном замке, замышляет месть своим врагам и не знает, долго ли ему придется оставаться в отчем доме, не придут ли снова враги, более могущественные, с новыми силами, и он будет несчастнее, чем раньше».

Понапрасну юноша отгонял от себя мрачные мысли, вызванные разительным контрастом между великолепием замка и несчастной судьбой герцога. Напрасно вызывал образ милой возлюбленной, которую вскоре назовет своею навеки. Тщетно рисовал себе радостные картины счастливой семейной жизни, печальные думы возвращались вновь. Величие души, которое явил герцог в несчастье, покорили сердце юноши, он готов был служить ему и охранять от грозящей беды.

— Отчего так серьезен молодой человек? — нарушил раздумье юноши бодрый голос. — Я думал, что Георг фон Штурмфедер имеет все основания быть счастливым!

Рыцарь обернулся и с удивлением увидел канцлера Амброзиуса Воланда. Притворное дружелюбие этого существа, похожего на хитрющего кота, было ему еще вчера неприятно, а сегодня его вычурный наряд буквально резал глаза. Сморщенное желчное лицо с постоянной, будто приклеенной, улыбкой, пронзительные зеленые глазки из-под длинных серых ресниц, воспаленные красные веки, тощие вислые усишки резко выделялись на фоне красного бархатного берета и светло-желтого шелкового плаща, свисающего с горба маленького человечка. Из-под плаща виднелся ярко-зеленый костюм с розовыми шлицами и ярко-розовыми же подвязками с огромными бантами на коленях. Его голова едва выступала из плечей, так что красный берет почти нависал над горбом. Штутгартский палач мог бы сказать, что нет ничего труднее, чем обезглавить такого человека, как канцлер Амброзиус Воланд.

Коротышка, все еще со сладкой улыбкой, продолжал:

— Возможно, вы меня не знаете, многоуважаемый юный друг. Я — Амброзиус Воланд, канцлер его светлости, пришел пожелать вам доброго утра.

— Благодарю вас, господин канцлер, слишком большая для меня честь, чтобы вы так себя утруждали.

— По заслугам и честь! Вы — образец и венец нашего юного рыцарства! Кто верно служит моему господину в несчастье и горе, тот достоин глубокой благодарности и необыкновенного уважения.

— Вам бы это дешевле обошлось, если бы вы явились в Мемпельгард, — ответил Георг, оскорбленный похвалами коротышки. — Верность не следует восхвалять прежде, чем порицать неверность.