Сказки Рускалы. Василиса (СИ)

— На себя глянь, язык — помело! — раскрыла глаза и не смогла больше держать гнев. — Впрямь решил, что собачонкой всю жизнь за тобой бегать стану, хвостиком на каждый взгляд вилять?! Замуж из кружки позвал, да и не позвал… так, предупредил, мол, женюсь, — я захлебнулась плачем. — Да иди ты к черту!

Яр крепко сжал кулаки, тряхнул льняной головой и зашагал прочь со двора. Вслед глядела, соленые слезы глотала, но ворочать не собиралась. Хочет средь ночи по селу бродить — пущай бродит. Ишь ты, псинку верную нашел, безотказную душу!

Вернувшись в избу, в сердцах пнула его сумку, оставленную у порога. Проснувшись от грохота, на печи подскочила Несмеяна:

— Утро уже?

— Ночь на дворе. Спи, — пряча слезы, потушила лучины и отправилась в комнату.

Рыдала в подушку пуще прежнего. Почти неслышно, глухие всхлипы рвались из груди, а боль в душе не стихала. Так и уснула, обессиливши от отчаянья. 

Утро облегчения не принесло. Яра дома не было, и сумки его тоже. Все углы проверила, во все сундуки нос сунула — нет ее нигде. Догадка холодом взяла за грудки. Глядя, как я засуетилась, Несмеяна свесила ноги с печи и сонно зевнула:

— Чего потеряла?

— Яр приходил?

— Приходил, до рассвета еще. Собрался, словно в дорогу.

— Да, что же ты меня-то не разбудила?! — ноги от внезапной слабости подкосились, и я опустилась на лавку.

— Откуда знать было, что будить надобно? — удивилась царевна.

— Ох, матушки…

— Ты чего? — испугалась девица. Спрыгнула с печи, ко мне поспешила.

— Ушел он! Не воротишь, — схватилась за голову и замычала.

— Да ну, быть не может. Вернется!

— Не вернется, — холодно заявила Малуша, неожиданно распахнув дверь.

Взгляд тяжелый взволнованный, сама бледная, что утопленница. Ведьма разжала пятерню, и на ладони сверкнул прозрачным камнем перстень Кощея.

— Ночью кузнец наш удумал лихо… — она присела рядом и сжала мою руку.

От слов Малуши чуть сердце стучать не перестало. Соловей полуночничал да углядел в окно огонь факела. Решил поглядеть, кто по улице бродит. Оказалось — Ярка. Не стерпел друг любопытство соседа, охальничать начал. Слово за слово — драка завязалась. Псы лай подняли, люди из домов повыскакивали, разняли. Да пока растаскивали, у Ярки перстенек выскользнул, упал на талый снег и звездочкой загорелся. Признался кузнец, что хотел из Глухомани уйти и перстень с собой забрать, чтобы я с Бессмертным не свиделась. Уйти-то ушел, но подарок колдуна разбойник не отдал.

— О чем только думал? — Малуша тяжело вздохнула.

Отвечать не стала. Слез не осталось, голова болела от переживаний. Солнечное весеннее утро показалось мерзким. Когда на душе черным черно, тяжело глядеть, как все вокруг оживает. Хотелось сквозь землю провалиться, исчезнуть, сгинуть, никогда не быть…

Ведьма с Несмеяной тоже молчали. Что тут скажешь, когда и так ясно — беда на беде сидит, бедой погоняет. Малуша осторожно положила подарок Кощея на край стола. Рука сама к перстню потянулась, надела его на палец и заиграл прозрачный камень на свету.

— Нечего сидеть, лавки греть, — пересохшее горло с трудом выпускало слова. — Надо колдуна на помощь звать.

— Вот это правильно, вот это умница! — оживилась ведьма. — Давай-ка, девонька, в путь-дорожку собирайся.

Сейчас хоть к черту на рога, хоть к мавкам в омут. В сумку отправились тетушкина книга да шапка-невидимка, о которой и думать забыла. Подарок Вареньки швырнула в сундук что тряпку, а зря — волшебными вещами раскидываться не стоит.

Хотела найтмара в сельскую конюшню определить, чтобы без ухода не остался, но как вошла в сарай, так и обомлела. Вместо худосочной клячи с поблекшей шкурой на меня глядел вполне упитанный лоснящийся конь. Вороной до синевы с игравшей огнем гривой, найтмар довольно раздувал ноздри.

— Как же таким справным за ночь сделался? — улыбнулась от умиления и погладила коняшку. — Ну чего ластишься? Уходить надобно, но я вернусь. Или со мной хочешь? — он почти по-человечески затряс головой, мол, хочу — спрашиваешь еще. Вот дивный, каждое слово понимает. — Как же звать тебя, чудище волшебное?

В глазах найтмара взвились языки пламени. Сощурившись, осторожно дотронулась до горящей гривы и не обожглась. Чудо-чудное! Огонь горит, а руку не кусает.

— Крес. Нравится имя? В стародавние времена наши предки так огонь величали. Ты заморский конь, хоть имя наше будет. Крес, — повторила, смакуя на языке теплое слово.

— Ва-а-ся! — со двора послышался голос Малуши и шмяканье ног по талому снегу.

Был бы Ярка дома — снег бы прибрал… Вот этого больше всего и боялась... Любая мелочь станет о друге напоминать, мыслями к нему тянуть. Нет, надобно скорее из Глухомани уходить.

— Тут я, — выглянув из сарая, помахала ведьме.

— Выходи, буду уму-разуму учить, — добрая улыбка на ее румяном лице немного разогнала тучи над моей головой.

— Как Кощея уговорить расскажешь?