Сказки Рускалы. Василиса (СИ)

 Только Соловей последнее слово обронил — не до душевных разговоров стало. На растаявший пятак земли, шурша крыльями, опустился огромный ворон. Снова эти глаза… красное пламя в них играло. В голове мелькнула светлая ночь, когда Ярка голыми руками такую же птицу убил.

— Соловей, это от Кышека, — испугано зашептала я.

— Ах ты, погань! — выронив недоеденный хлеб, молодец схватился за кинжал.

Глава 12

— Не гляди на него, — я потащила разбойника за рукав.

— Помню.

Не зря Соловей на пироги захаживал. Пока уплетал мою стряпню, развлекала гостя рассказами и про вестника говорила.

Ворон вспорхнул на ветку и призывно гаркнул. Ох, как же захотелось обернуться к птице, еле удержалась. Соловей напрягся не меньше моего, на шее тонкой струйкой забилась жилка.

— Убил бы его, но как в слепую нож кинуть?

Вестник зашелся в гортанном карканье, шумно забил крыльями, пролетев перед нами. Молодец успел вскинуть руку, но птица ловко ушла за спину.

— До старости хороводы водить станем, — зло процедил парень.

— Что ж я не сообразила! — догадка ошпарила кипятком — шапка-невидимка!

Накинет ее Соловей и убьет нечисть, взглядами не встретившись. Я потянулась к сумке, перекинутой через плечо. Вестник снова оживился и закружил подле. Чтоб ты сдох, нечисть крылатая! Он даже не глядя в душу лез, одним только карканьем. Страшно, и ноги — тесто мягкое.

Новый круг птица не закончила. Резкий рывок — и старенькая ткань треснула под острыми когтями, выпустив на подтаявший снег все, что было в сумке. Соловей с силой метнул нож, но промахнулся — кинжал глухо брякнул, войдя по рукоять в толстую сосну.

Книжка Феклы раскрылась, весенний ветер заиграл страницами. Нельзя глядеть на вестника, нельзя! Неловко шагнула к книге и расстелилась в рыхлой каше, успев дотронуться до шершавой бумаги. Кривые птичьи пальцы оставили рваные отметины на листе, а я щепотью уцепилась за край. Вестник поднялся в воздух, увлекая за собой тетушкину книгу, в кулаке хрустнул кусок страницы. По земле, мерцая черным пламенем, покатились руны заклятья Вечности. Часть улетала к вестнику, часть исчезала в моей пятерне.

Колдовство, запертое в книге, почуяло неладное и решило защищаться. Изогнувшись от пронзительной ломоты в теле, я заорала от боли. Мощь заклятья безжалостно прошлась по телу, словно вражеская рать. Вестника и краем силы не зацепило, он спокойно поднялся выше и исчез, забрав книгу и надежды на лучшее.

Недооценивать врага — последнее дело, и тут я оплошала. Не слыхала, чтобы вестники на людей первыми нападали, да еще воровали. Видать, Кышеку заклятье Вечности нужно больше, чем представить могла. Шутка ли — птицу такой силищей наделить!

Встав на четвереньки, почуяла, как из носа покатились частые капли, оставляя на снегу алые отметины. Соловей принялся поднимать меня. Узкие, раскосые глаза парня округлились, пальцы суетливо сминали плащ.

— Василиса, что ж ты делаешь?! — сокрушался разбойник. — Сама говорила — нельзя книгу с заклятьем рвать…

— Будто я специально, — захлебываясь, бухтела в комок ткани.

— Теперича паскудник заклятье Вечности Кышеку доставит прямо в руки.

— Не доставит… не все, — разжала кулак и показала молодцу обрывок страницы.

— Дай-ка сюда, — он внимательно посмотрел на руны. — Глянь, Вась, тут с дюжину слов будет.

Пока ехали до хутора, у меня голова совсем мутной сделалась. Добро шибануло колдовство, да не сразу почуяла. Дурман забрался глубоко, меня мутило, дорога ходила кругами — чуть из седла не ушла.

Когда послышались людские голоса, мы остановились. Соловей спешился и прошелся вперед, превращая снег в кашу. Наши следы здесь единственные — глухое местечко.

— Лошадь на хуторе оставлю, сам пешком в Глухомань вернусь.

— Как бы худо не вышло, — я сглотнула подкатившую тошноту, — Кышек за нами пошлет, не сомневайся.

— Не родился еще тот, кто Соловья-разбойника погубит, — храбрился молодец, но по глазам видела — боязно.

— Возьми, — достала из-за пазухи скомканную шапку-невидимку и протянула парню.

— Вот за это спасибо, не помешает.

— На хуторе не задерживайся.

— Не буду. Пирогов твоих там все одно нет, — заулыбался Соловей.

Лежа в сугробе, на морозе диву давалась — где весна-то? Знала бы, где упаду, теплее бы оделась. На небе перемигивались звезды, Крес фыркал рядом, то и дело щекотал губами макушку.

— Живая я, живая, — легонько хлопнула коня по морде, чтобы отстал.

Матушки-батюшки! Огромная луна освещала округу не хуже сотни факелов. Здесь и впрямь зима, недаром морозец щипал кожу. Мы с найтмаром очутились на берегу реки. Мостик справный: обоз пройдет — он не колыхнется, а речка странная... Бережок чуть снегом припорошен, рыхлый — сапог топнет. Запустила палец в землю и обомлела — кисель же!