Сказки-секунды. Высматривая мага (СИ)

Нынче осенью ей предстояло ехать в Петербург, где Константин Дмитриевич хотел обосноваться на зиму, чтобы иметь возможность чаще встречаться и, может быть, даже сойтись с М., который слыл известным учёным, социологом, чья статья о рабочем сословии получила большое одобрение у сведущих людей. Константину Дмитриевичу очень важно было мнение М. о составляемом им перечне для своей книги. В последнее время он не рисковал включать в записи ни одной статистики без того, чтобы свериться с библиотечной выпиской.

Катерина Александровна была очень довольна, что муж нашёл себе занятие в городе; выезды в свет он не любил, с её знакомыми много не водился, в карты избегал, зная свой крайний азарт, когда войдёт в раж. Из городских занятий его привлекал разве бильярд в «храме праздности», как называл московский клуб свояченик Катерины Александровны. Поэтому она была очень рада, что муж часто бывает в библиотечной секции, и сама часто ездила с ним, находя в этом даже некоторое удовольствие.

«Видимо, так и будет продолжаться, пока не переедем в Петербург», — думала Катерина Александровна и пока вовсе не хлопотала о переезде, а только налаживала гнездо, в которое им предстояло вернуться после петербургской зимы, да занималась издалека деревенским домом, где предстояло провести нынешнее лето.

Наконец пошёл снег, так долго ожидавший в тучах. Она велела приготовить к приезду мужа карету, а сама отправилась в дом. В столовой сладко пахло чаем; на скатерти под салфеткой, источая солёный аромат, лежали тонко нарезанные сыры. Муж поначалу не понимал прелести стильтона или честера, но, побывав на двух-трёх обедах, согласился с необходимостью сыров, и теперь в отдельном шкафчике в погребе у кухарки хранились сыры швейцарские, и голландские, и даже едкий, уважаемый нынче лимбургский.

Мясо ещё не подавали, Катарина Александровна распорядилась не подавать до приезда мужа; села в пустой столовой одна и, поглядывая в окно, принялась за чай. Из-за густого снега за окном смеркалось рано. Вокруг стола, покрытого белою скатертью, было ещё светло, но в углах уже вечерние тени скрадывали обстановку. Вошёл лакей — зажечь свечи, — но она отослала его жестом, который сопроводила благодарной улыбкою; она всегда старалась держать себя с обслугой ровно, но теперь ей не хотелось нарушать тихих молчаливых сумерек, опустившихся в столовой. Она видела: за оградой сада, на той стороне улицы, уже зажгли огни. Но ей хотелось подольше посидеть в тишине, так живо напомнившей ей девические годы в доме родителей на Никитском. Вот они с сёстрами притаились у стола, и младшие давятся смешком в ожидании гувернантки, а старшая шикает, но и сама, не сдержавшись, смеётся в кулак. А гувернантка, чопорная немка, которая перед чаем устраивает ежедневную немецкую диктовку, уже приближается к дверям. Сёстры тянут на себя скатерть, лишь бы не сразу быть разоблачёнными фрейлейн Эльке, которую между собой они непочтительно называют «фрейлейн Фрикоделька».

— Элька идёт! — шепчет старшая. В ту же секунду хлопает дверь, и все трое врассыпную бросаются из-за стола. «Фрикоделька» вносит подсвечник, устанавливает его посреди стола, и начинается диктовка…

Катерина Александровна очнулась от воспоминаний, разбуженная стуком и голосами у парадной.

«Должно быть, Костя приехал!», — подумала она и выбежала из столовой, на мгновенье оглянувшись на пороге как бы в своё прошлое; но через минуту она уже не помнила об этом и вместе с мужем, свежим и румяным с улицы, возвращалась в освещённую уже комнату, где на столе стоял не один сыр, а все положенные к обеду яства. Нынче был суп из говядины и пирожки с грибами и картофелем. Гостей не ждали, а потому перемены блюд не было. На вечер Катерина Александровна велела чай с вареньями, которые привезли из деревни, и с модными сладостями из новой кондитерской лавки на Тверском. Чай они начинали в девять, а то и в десять, любили кушать допоздна за долгим разговором, и порой заканчивали в третьем часу, обсуждая, как прошёл день и как повести следующий.

«Верно, так и будет до отъезда в Петербург», — думала Катерина Александровна и, счастливая такою новою для неё замужнею жизнью и ещё не уставшая ею, под руку с мужем шла в столовую.

Серая мышь. Фо

Я чувствовала себя невероятно — словно попала в фантастический фильм о подростках; тех самых, что носят цветные ассиметричные стрижки и рюкзаки на одной лямке, руки по локоть в феньках и кожаных браслетах, и эти атмосферные свитера с оленями, и ещё стаканчики кофе с неразборчиво написанными маркером именами.

Я была героем сетевого романа — своего собственного. Я сама его писала; скоро месяц, как я тут.

Стояли яблочно-золотые, безоблачные первые числа сентября. Но я не ходила в институт или на курсы. Впервые за долгое время я жила вне расписания. Занятия, работа, лекции — всё это осталось по другую сторону стекла.