Cмотрит Ивашка, а к бочажку несколько тропок ведёт и по каждой свой зверь идёт. По одной волки, по другой — белочки да барсуки, по третьей и вовсе змеи! Что за диковина? Притаился, поглядывает. Видит, каждый зверь другого не трогает, смирно все стоят, вроде очереди ждут. Вот подошёл волк хроменький, полакал из бочажка неторопливо, с отдыхом, отряхнулся и к деревам затрусил. А на ногу-то и не хромает боле! Потом белочка припала к воде, потом змея.
Понял тут Иван, что не проста водица та! По поясу пошарил, вот она, бутыль, из глины гончаром сделана, верёвочкой обвита. Попросил мысленно у Гордея с Марьяной помощи и пошёл по своей тропочке к бочажку. От него как раз лось отошёл, фыркнул и побрёл восвояси, на человека даже не взглянул. Стоит Ивашка, переминается, звери на него смотрят, ожидаючи. Тут одна лисичка тявкнула в голос — чего, мол, очередь задерживаешь? Паренёк скумекал, что его черёд воду набирать. Подошёл без опаски, зачерпнул, набрал доверху в посудину, поклонился в благодарность и назад скоренько, до деревни. Прибежал, а как подойти, не знает. К травнице сунулся:
— Вот, баушка, водица лесная, свежая. Может, попробовать?
Та в лицо ему глянула, воды в ладонь плесканула, сглотнула, покивала и малую давай поить. К рассвету трясучка усмирилась, а к вечёру сестрёнка уж и по двору топала.
Старушка ничего никому не сказала, а Ивашке шепнула, чтоб заглянул к ней в избу на разговор. Пойти пошёл, конечно, а что изрекать, не знает. А она и не спрашивает. Посмотрела ему в глаза да и молвит:
— Ай да Ивашка! Открылся, видать, тебе родничок с живой водой! Ты вот что, внучек, зазря никому о том не сказывай, а не то закроется бочажок и всем худо только будет.
Тут паренёк осмелел:
— Баушка, — спрашивает, — а вам той водицы принести?
— Принеси, — кивает, — сделай милость, дружок.
Ну, принес, конечно, Иван воды травнице и не раз, сам пользовал потихонечку. Ухаживал, слышь-ка, за родничком, чистил, когда надо, боковины подправлял. И что заметил. Днём вокруг бочажка ни тропки не видать, травка ровнёхонька и высоконька. А ночью явственно проступают стёжки — где поуже, где пошире, на каждого зверя своя. А ещё дивился, что никто, окромя него, тот бочажок не зрит. Ходят мимо люди, в шаге от водицы, и не ведают о том.
Пришло время, Ивашка оженился, Миловиду взял в дом. Не зряшно девка крутилась около! По тем временам жён старались постарше взять, работница, вишь, сноровистее будет. Прожили они долгую жизнь ладно. Миловида про воду знала, но ни разу мужа о том не пытала. Под старость лет захотел Иван открыть тайну живой воды, стал приглядываться к молодым. Глянет, вроде подходящий, поведёт его к ямине, а парнишка-то ничего не видит. Не показывается бочажок-то! Так и помер, никого к этому делу не пристроил. А камешек схоронил в лесу, недалёко от родничка. Говорят, что коли найдётся человек с чистыми помыслами, то покажется ему во сне этот камешек, а уж через него и на бочажок живой воды выйдет.
Может, кому из вас зелен-камень придёт во сне? Может, посередь вас найдётся такой человек? Ждёт-пождёт в тайге бочажок следующего хранителя.
Сельцо одно было, сказывают, и жил там мужик, Матвей-охотник. Как-то далеко на Север ходил, года два его не было, и привёз оттудова двух щенят необычных. Шерсть чёрная, а глаза у обоих разного цвета — один тёмный, другой синий. Назвал пёсика Резвый, а псицу Байка. Почему Байка? Случай один вышел. У Матвея сынок народился весной, Егорушка. За ним дочка присматривала лет шести, Матрёнушка. А малой больно шумный был, не спит, бывало, покрикивает, угомон его не берёт. Матрёнка и так и этак его колыхает, а всё одно, кричит. Ну, как-то раз, слышат родители, что затих малец, и надолго. Подошли проведать, а нянька спит с ним да с псицей в обнимку. И стала чуть что, девчоночка эту псицу призывать:
— Иди, собачка, Егорку байкать[70]
.Так и повелось после — Байка да Байка. Годка через три собаки вовсе поднялись, и Байка принесла четырёх кутят. Матвей, конечно, настропалялся[71]
, чтоб Резвый других собачек огуливал[72], а тот ни в какую! Токмо Байку приласкивал. И она, слышь-ка, токмо с ним любйлася. Верные друг дружке оказались. Потому Матвей шибко обрадовался приплоду. Да ещё вышло так, что два кобелька и две собачки женского полу. Мужик смекнул, что коль пары получатся, то развод бойчее пойдёт. В ту пору, вишь, почитай каждый охотился и собак на подворье числом до двадцати было. А чтоб хорошую собаку-охотницу выучить, не всегда получалось. Резвый и Байка на любого зверя ходили — и пушных брали, и волоков не боялись, и к медведю как подступиться знали, да и на птицу с ними охотился Матвей. И, знамо дело, своих щенов собачья пара всему обучала. Чуть погодя эти собачки большую цену имели, и потомки их заселили почитай всю округу. Ну, об этом сказ в другой раз будет.