Тот не понял, но послушался, да и стряхнул доху на снег. В тот же миг по бокам саней появились Резвый и Байка, а с ними стая собак. Все псы, как на подбор ростом чуть не с лошадей! Волки взвыли да врассыпную.
Доехали, не спеша, до околицы Матвей и сыновья, собачкам покланялись в благодарность. А те повернули к лесу и растаяли в снежной позёмке.
— Эх, — говорит Матвей, — жалко доху! Присох я к ней, ровно к родной.
А Матрёна улыбается в ответ:
— Тятя, так вот же она, возле тебя лежит.
Глянул мужик, и вправду! Обрадовался, засмеялся, а потом призадумался. Как так случилось, что возвернулась одёжа назад? а дочка, будто мысли подслушала, молвит:
— На тебе, тятя, малахай был. Видно, на ком малахай, к тому доха и вертается!
«А ведь так и есть!» — подумал Матвей. С той поры он ещё пуще полюбил собачью шубу. Про тот случай с волками велел сыновьям помалкивать. Те, ясно дело, с пониманием отнеслись, держали языки за зубами. Но прошёл всё ж слушок меж народа, что охраняют Матвеев двор и его семью диковинные собачки. Ну, пошушукались да и замолкли. А тут в конце лета заглянул к Матвею гость нежданный, своячник[76]
из соседней деревни, что золотишко мыть ходил. Под вечер как раз и постучал в окно. Ну, Матвей, знамо дело, баньку натопил. За стол сажает гостя дорогого, разговоры заводит. Тот и попечалился:— Зятюшка, проводил бы ты меня до деревни, не ровен час, какой разбойник встренет меня!
— А что, — нахмурился хозяин, — али пошаливает кто?
— Да что-то на сердце неспокойно.
— Лады, — говорит Матвей, — проводим с сыновьями.
Сказано — сделано. Наутро и пошли они вчетвером, Матвей, своячник и два старших сына. Матрёна тот разговор не слыхала, но углядела, что тятя собирается, и в заплечный мешок сунула ему малахай утайкой. Подумала, что сгодиться может. Шли мужики ходко и к вечеру вышли к реке, здесь и решили заночевать. Только костерок запалили, тут и вышла к ним из лесу ватажка. Все бородатые, смотрят исподлобья, в руках у каждого орясина[77]
, а то и ножичек посверкивает. Матвей и спрашивает:— По добру ли по здорову ли, мужики?
А главный ему и бормочет:
— Некогда нам турусы[78]
разводить, выкладывай злато и весь разговор.— Да какое злато? Откуда? Зятя вот провожаем, в гостях был.
Тут атаман озлился:
— Зубы мне не заговаривай! Знаем, какой куш у него за пазухой! Разоблачайтесь, а не то!
Матвей видит, дело плохо, но делает попытку ладом всё закончить:
— Взаболь[79]
решитесь на смертоубийство? Грех ведь это!Пришлые окружили мужиков и смотрят злобно. Ну, делать нечего. Матвей с зятем уговорились, золото разделить на части. В плохом случае хоть что-то спасти смогут. Ну, вот он в мешок и сунул руку, чтоб часть добычи отдать, а нащупал что-то мягкое. Глядь, а это малахай! Он его тут же на голову и напялил. Ватажники загомонили, засмеялись. А Матвей им вослед смеётся да руками машет за их спины. А там стоят Резвый да Байка со своею стаей. Колобродники как узрели их, так со страху и остолбенели. Резвый рыкнул разок на них, этого и хватило. Кинулись грабители врассыпную по кустам да оврагам, а подручники Резвого погоняли их малость для острастки. Своячник тоже в разум не сразу пришёл, рукой трясёт и бормочет непонятное. Матвей собачек свистнул и увёл в сторону. Радостно ему вновь встренуться с друзьями. Ну, побыл с ними, воротился назад и бает:
— Надо отдохнуть чуток да идти далее. Луна полная, провожатые верные, к утру дома у зятя будем.
Так и сделали. Довели своячника до избы родной, опосля в свою деревню назад ходко дошли. Матвей, как отдохнул малость, Матрёну спрашивает:
— Ты что ли, дочка, положила малахай?
— Я, тятенька!
— А как удумала?
— Сердце подсказало! — улыбается она.
Обнял тогда её Матвей крепко:
— Помог малахай, дочка, ох, помог! Без него да без собачек вряд ли живу нам быть!
Матрёна годка через четыре замуж выскочила. Да упросила батюшку в приданое малахай дать. Тот принахмурился, но исполнил желание любимой дочери. И передаётся тот малахай из рода в род, и нет ему сносу! А потомки Резвого и Байки прижились в нашем краю. Наипервейшими по сию пору почитаются! Охраняют нас и тайгу от всяческих бед.
Жил в нашей деревеньке хроменький дед Качаня. По молодости лет у него и семья была. Жена, как водится, детки. Да так жизнь повернулась, что померли все в одночасье. Что случилось, не знаю, не сказывали, но остался он один. В другой раз так и не нашёл себе пары, не смог. А в избу к себе пустил жить дальнего родственника с женой, Тихона да Аграфену. Молодые быстро корни пустили, почитай каждый год детки у них нарождались. Работы много, только успевай поворачиваться, вот и приспособился дед за малыми приглядывать. То ночью встанет, зыбку[80]
покачать, мальца попоить, то днём пригляд устроит. И при этом всё приговаривал:— Сейчас покачаю, и всё ладно будет.
А то песенку забормочет:
— Качи-качи-качи-кач! Дам тебе сейчас калач! Мамка с тятей на печи, доедают калачи!