Сказки скандинавских писателей

А на зеркальной воде, красуясь новенькими снастями, покачивался нарядный восьмивесельный бот, такой стройный и сверкающий, что, казалось, готов был раствориться в окружающем его сиянии.

Старик благодушно подмигнул, но прищуренные глаза сверкнули точно раскаленные угли.

— Я перевез тебя в Хельгеланн, а теперь, как видно, надо оказать тебе помощь в твоем ремесле, — сказал он парню. — Но знаешь ли, кое-какую мзду я хочу за это получить. На каждой седьмой твоей лодке я сам буду ставить киль, и получится у нас лодочка с изъянцем, с небольшим, понимаешь ли, подвохом.

Тут у парня стиснуло горло — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он понял, что лодка была приманкой, а за нею зияла бездна, готовая поглотить его и захлопнуться.

— Неужели ты думал, что сумел меня провести и я за здорово живешь уступлю тебе план моей лодки? — глумилась бездонная прорва.

Потом рядом скрипнуло, будто кто-то грузный поднялся с сиденья, и снова послышался смешок:

— Хочешь построить лодочку, бери в придачу и смертушку! Слушай, что я тебе скажу: если ты постучишь три раза молотком по килю, то будет тебе большая подмога в работе, ты построишь такую лодку, какой во всем Нурланне еще никто не видывал.

В ту ночь Йу дважды брался за молоток и дважды его опускал и клал на место.

Но восьмивесельная красавица как наваждение стояла у него перед глазами, дразня зыблющимся в волнах отражением, — такая она была стройная, так блестела свежепросмоленными боками, так сверкала новехонькой оснасткой! Йу даже занес ногу и легонько толкнул её, чтобы полюбоваться, как стройное и нарядное судно, легко качнувшись, горделиво выпрямится на волнах, пленяя своими обводами.

И вот молоток стукнул по дереву — раз, и другой, и третий.

Так на Морских островах была построена первая лодка.

Однажды осенью весь народ высыпал на крайнюю оконечность мыса, и стало там тесно, как на птичьем базаре, — всем хотелось видеть, как Йу и его братья спустят на воду новую восьмивесельную лодку и сядут в неё на виду у всего берега.

На море гуляла зыбь, и лодка резала волны, разбрызгивая пену.

Вот она скрылась, вот вынырнула на гребень волны, точно морская птица, и стремглав понеслась, мелькая между мысов и шхер.

Глядя ей вслед, рыбаки, вышедшие на зимний лов, замирали с поднятыми веслами. Такой лодки им еще не доводилось видеть.

Но если в первый раз Йу удивил всех длинным восьмивесельником, то на следующий год в ту же пору завистливые взгляды рыбаков провожали широкую и крепкую лодку на пять пар гребцов.

И с каждым годом новые лодки, которые строил Йу, становились все лучше и краше.

Но самая последняя и большая, которая еще стояла на стапеле, превзошла все предыдущие и мореходными качествами, и красотой.

Эта лодка была у него седьмая по счету.

Йу приходил утром и уходил вечером. Но вот что удивительно — каждое утро он замечал, что за ночь лодка сама собой выросла! А красота её сделалась такой неописуемой, что оставалось только молчать и любоваться.

И вот, наконец, лодка была готова.

Охотников купить её было предостаточно.

А надо сказать, что в те времена над Хельгеланном владычествовал фогт[73], который совсем замучил жителей поборами, деньги за рыбный промысел и сбор гагачьего пуха он взимал двойным счетом и весом и не меньше того драл за церковную десятину.

Бывало, как пройдутся по домам его сборщики, после них ничего не останется — будто метла прошла.

Едва до фогта дошли первые слухи о новых лодках, как он сразу отправил на Морские острова посыльных разузнать, правда ли то, что ему говорили. Потому что фогт сам держал обширный рыбный промысел с несколькими становищами и на него работало много народу.

Посыльные воротились и рассказали ему обо всем, что сами видели. Фогт так загорелся от услышанного, что, еле дождавшись лета, самолично пустился в дальний путь и вскоре прибыл на Морские острова.

Нагрянул он нежданно-негаданно, как ястреб, и принялся терзать мастера Йу: и пошлину-то Йу утаил за ремесленный промысел, и десятину задолжал, а теперь, дескать, причитается с него одного штрафу по полмарки серебра за каждую лодку, которую построил.

Фогт так кричал на него и ярился, грозясь заковать в кандалы и отправить в Скровен [74], такие кары сулил мастеру, что у того в глазах померкло и белый свет показался немил.

Однако фогт уже побывал в гавани, объехал на лодке вокруг нового десятивесельного бота и, рассмотрев его со всех сторон, убедился, что судно и впрямь оказалось на заглядение; польстившись на него, он изобразил дело так, будто бы из милости согласен взять с мастера вместо штрафа его изделие.

Услышав предложение фогта, Йу сорвал с головы картуз и ответил, что другому бы отказал, а фогту отдаст свое судно с превеликой радостью.

Начальство село в бот и отправилось восвояси.

Что тут сталось! В доме у мастера стон и слезы; мать, братья, сестры — все ревут, жалеючи о потере.

А Йу залез на лодочный сарай, стоит на крыше, за бока держится и хохочет.