Хемуль был страшно раздражен, а кроме того, не очень уверен в том, куда он спрятал свои желтые варежки. Он особенно дорожил именно этими варежками.
Потом он затопал дальше вниз по лестнице, распахнул дверь и заорал злым голосом:
— Наступает Рождество! Мне надоели и вы и ваше спанье, а теперь вот в любую минуту может начаться Рождество!
Внизу семья муми-троллей, как обычно, спала зимним сном. Они пребывали в зимней спячке уже много месяцев и намеревались продолжать её аж до самой весны. Сон спокойно и приятно убаюкивал их словно один сплошной, долгий, теплый летний полдень. И вдруг в сны Муми-тролля ворвались беспокойство и холодный ветер. А тут еще кто-то стащил с него одеяло и закричал, что ему надоело и что наступает Рождество.
— Уже весна? — пробормотал Муми-тролль.
— Весна? — нервно переспросил Хемуль. — Рождество, понимаешь ты, Рождество. А я еще ничего не достал, ничего не устроил, а они посылают меня откопать вас посреди всей этой заварушки. Варежки, вероятно, пропали. И все бегают кругом как сумасшедшие, и ничего не ясно…
С этими словами Хемуль снова потопал на крышу, но уже вверх по лестнице, и выбрался через люк.
— Мама, проснись, — испуганно сказал Муми-тролль. — Стряслось что-то ужасное. Они называют это — Рождество.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Муми-мама, высовывая мордочку из-под одеяла.
— Точно не знаю, — ответил её сын. — Но ничего не устроено, и кто-то потерялся, и все бегают кругом как сумасшедшие. Может, снова наводнение?
Он осторожно тряхнул фрёкен Снорк и прошептал:
— Не пугайся, но стряслось что-то ужасное.
— Спокойствие, — сказал Муми-папа. — Спокойствие прежде всего.
Он поднялся и стал заводить часы, которые остановились еще где-то в октябре.
Они поднялись по мокрым следам Хемуля на чердак и вылезли на крышу дома муми-троллей.
Небо было голубое, как всегда, так что на этот раз не могло быть и речи о горе, извергающей пламя[121]
. Но вся долина была покрыта мокрым хлопком — горы, и деревья, и река, и весь дом. Было холодно, еще холоднее, чем в апреле.— И это называется Рождество? — удивленно спросил папа.
Он набрал полную лапу хлопка и стал его разглядывать.
— Меня интересует, выросло ли это из земли, — сказал он, — или упало вниз с неба. Должно быть, страшно неприятно, если это случилось сразу за один раз.
— Но, папа, это же снег, — объяснил Муми-тролль. — Я знаю, что это снег и он падает на землю вовсе не сразу.
— Ах так, — произнес папа. — Но все равно это неприятно.
Мимо на финских санках проехала тетка Хемуля с елкой.
— Вон что, наконец-то вы проснулись, — сказала тетка, не проявляя к ним ни малейшего интереса. — Постарайтесь раздобыть елку, пока не стемнеет.
— Но почему?… — начал было папа.
— Некогда мне тут с вами разговаривать! — крикнула тетка через плечо и покатила дальше.
— Пока не стемнеет, — прошептала фрёкен Снорк. — Она сказала: «пока не стемнеет». Самое опасное случается вечером…
— Значит, чтобы справиться, нужна елка, — размышлял вслух папа. — Ничего не понимаю.
— И я, — покорно сказала мама. — Но, когда пойдете за этой самой елкой, наденьте шарфы и шапки. А я попробую пока хоть немного растопить печь.
Несмотря на грозящую катастрофу, папа решил не трогать ни одну из своих собственных елей, он их берег. Вместо этого они перелезли через забор Гафсы[122]
и выбрали большую ель, которая в дальнейшем фактически ни на что уже не могла пригодиться.— Ты считаешь, мы должны спрятаться на этой елке? — поинтересовался Муми-тролль.
— Не знаю, — ответил папа, продолжая рубить ель — Я ничего во всем этом не понимаю.
Они дошли уже почти до реки, когда навстречу им примчалась Гафса с полной охапкой мешочков и пакетов.
Лицо её было красным, страшно взволнованным, и она даже не узнала, к счастью, свою елку.
— Шум и давка! — закричала Гафса. — Невоспитанных ежей нельзя допускать… И, как я совсем недавно говорила Мисе, это просто позор…
— Ёлка, — сказал папа и отчаянно, изо всех сил вцепился в воротник Гафсиной шубы. — Что делают с елкой?
— Елка, — рассеянно повторила Гафса. — Елка? О, как ужасно! Нет, это просто невыносимо… её ведь надо нарядить… как я успею…
И она уронила свои пакеты в снег. Шапочка съехала ей на нос, и Гафса чуть не заплакала от волнения.
Папа покачал головой и снова поднял елку.
Дома мама вымела веранду, достала спасательные пояса и аспирин, папино ружье и теплые компрессы. Ведь никогда заранее не знаешь…
Какой-то крошечный малыш сидел на самом краю дивана и пил чай. До этого он сидел в снегу под верандой, и вид у него был такой жалкий, что мама пригласила, его в дом.
— Вот и елка, — сказал папа. — Если бы только еще знать, для чего она нужна? Гафса уверяет, что её надо нарядить.
— Таких больших платьев у нас нет, — огорченно сказала мама. — Интересно, что Гафса имела в виду?
— Какая красивая елка! — закричал крошечный малыш и, проглотив от страшной застенчивости чай, стал раскаиваться, что осмелился наконец хоть что-то произнести.
— Ты знаешь, как наряжают елку? — спросила фрекен Снорк.
Малыш жутко покраснел и прошептал:
— Как можно красивей, на неё надевают разные красивые вещи. Так я слышал.