Сказки старого Вильнюса II

С детства хотел собаку. Так хотел, что сумел убедить родителей в серьезности своих намерений, готовности кормить, убирать, гулять – и получил щенка в подарок к седьмому дню рождения. Вислоухого, толстолапого, золотоглазого, цвета топленого молока и маминого заварного крема. Такого прекрасного, что дыхание перехватило от восторга. Стоял, прижав к себе щенка, зарывшись лицом в его теплый мохнатый затылок, и не дышал.

Несколько минут спустя стал задыхаться. Тут-то и обнаружилось, что дыхание перехватило вовсе не от восторга. Тяжелая форма аллергии. На собачью шерсть.

Щенка, понятно, отдали. Потом не раз, выпив лишнего, говорил девушкам и друзьям: «В тот день мое детство закончилось». Девушки жалели, друзья укоряли за излишний пафос; ни те, ни другие не понимали, что это не столько сентиментальное нытье, сколько попытка сформулировать: детство действительно заканчивается, когда впервые сталкиваешься с непреодолимыми обстоятельствами. Когда выясняется, что в некоторых случаях бессильны все – всемогущие мама с папой, важные, серьезные доктора и ты сам, сколь бы велика ни была твоя любовь, сколь бы страстным ни казалось желание отменить приговор. Ничего не поделаешь, чудес не бывает.

«Чудес не бывает, детка», – эту фразу, конечно, никогда не произнесут мама с папой, ее выкрикнет кто-то из старшеклассников в школьном дворе, несколько лет спустя и совсем по другому поводу, но сразу станет ясно, о чем речь. «Чудес не бывает» – это значит, что человек беспомощен перед непреодолимыми обстоятельствами, и все.

И все.

Не то чтобы это событие омрачило дальнейшую жизнь. Господи, да конечно нет. Все сложилось просто отлично. По крайней мере, гораздо лучше, чем, теоретически, могло бы, грех жаловаться. Земную жизнь пройдя до половины

, очутился вовсе не в сумрачном лесу, а, если продолжать говорить метафорами, на вершине умеренно высокого холма, с отчетливым пониманием, что лестницы в небо тут, конечно, не дождешься, зато и спускаться вниз по склону совершенно не обязательно. Можно остаться на этой вершине. Здесь солнце и ветер, и почти не бывает бурь, здесь всегда светло и безлюдно, здесь все ясно, здесь – хорошая жизнь. Моя.

Но собаку хотел по-прежнему. Особенно после развода, когда поселился в просторной студии в новеньком, с иголочки, доме на улице Филарету, идеальном холостяцком жилище, где решительно не было места для еще одного человека, зато собака вписалась бы идеально, даже довольно крупная, вроде золотистого ретривера, с которым так неудачно сложилось в детстве. И все зеленые просторы Заречья для долгих совместных прогулок по вечерам. Какая несправедливость.

Ну правда же, несправедливость. Почему аллергия именно на собачью шерсть, а не, к примеру, на кошачью, как у многих знакомых? К кошкам всегда относился с симпатией, охотно их ласкал, а дворовых украдкой подкармливал, но никогда не испытывал желания завести собственную. Думал: «Нам с кошками просто нечего сказать друг другу», – и был по-своему прав.

Иное дело собаки. Иногда по субботам, приняв ударную дозу кларитина и до отказа набив багажник кормом, отправлялся в приют для бездомных животных, где всегда нуждались не только в пожертвованиях, но и в волонтерах. Если в дополнение к лекарству надеть перчатки и закрыть лицо марлевой повязкой, можно продержаться почти до самого вечера. Убедился, что способен поладить с любой собакой, как бы ни жаловались на ее тяжелый характер остальные люди. Там, в собачьем приюте, всегда был счастлив – не относительно, а безоговорочно, как в детстве. И безропотно сносил потом последствия приема антигистаминов и бурного общения с дружелюбными аллергенами – насморк, тяжелые, муторные сны ночью и головную боль, отравлявшую первую половину воскресенья. Плата казалась неприятной, но не чрезмерно высокой.

Терпимой.

Игрушечных собак недолюбливал с детства, когда добросердечные бабушки и тетки, узнав о неудачной попытке завести щенка, стали тащить в дом плюшевых. Как будто ребенок в семь лет настолько туп, что не отличит живое от мертвого. И безропотно согласится заменить одно другим.

Был воспитанным мальчиком, приученным говорить «спасибо» за любой подарок. И, конечно, говорил. И даже ни разу не расплакался в присутствии простодушных дарительниц. Только после их ухода, запершись в своей комнате, до которой ни одна плюшевая собака так и не добралась: мама все прекрасно понимала и тактично прятала игрушки в кладовку, где за несколько лет скопилась целая псарня; потом родилась сестра, и вся эта плюшевая роскошь в итоге досталась ей. И слава богу, собаки должны быть пристроены в хорошие руки, даже плюшевые.

Собственно, примерно из этих соображений и купил Кекса. Сам, по доброй воле, как говорится, в здравом уме и твердой памяти. И даже не подшофе.