Сказки старые, да на новый лад

Побежал Волк — захрустел костями, застучал когтями, засверкал глазами. На Рудные горы взобрался, оттуда морду вниз свесил и зарычал своим грубым голосом:

Козлятушки, ребятушки!
Чешечки, словакушки!
Отопритеся, отворитеся,
Ваша мать пришла — молока принесла.
Полны бока молока, полны рога творога,
Полны копытца водицы!

И у самого слюнки текут, зубами от нетерпенья лязгает.

А козлятки отвечают:

— Слышим, слышим — не матушкин голосок. У нашей матушки голосок тоненький, нежный!

И не отворили двери.

Пошел Волк к кузнецу.

Стоит Геббельс, сам от горшка два вершка, и те книзу, хромой, косой, горбатый, вороватый — зато ариец! — немецкое счастье кует.

Обрадовался Волк!

— Геббельс, Геббельс! Сделай ты мне тоненький язычок!

— А ну, высунь!

Высунул Волк язык — длинный, шершавый. Взял Геббельс клещи и вытянул Волку язык, аж вон отсюда и дотуда. Потом елеем смазал, сахаром присылал, молотом постучал— хорош язычок! — и самого Волка одеколоном спрыснул, а то за три версты шкурой воняло.

Прибежал Волк и тоненько и нежненько запел:

Козлятушки, ребятушки,
Отопритеся, отворитеся,
Ваша мать пришла — молока принесла,
Полны бока молока, полны рога творога,
Полны копытца водицы!

Услыхали козлятки — голос точь-в-точь матери, а запах кругом цветочный, дивный… Открыли двери. Ворвался Волк в Чешский лес и ну душить, грызть, пожирать…

Нажрался Волк, а все не досыта, все мало.

«Давай, — думает, — в другую сторону схожу, погляжу, других козляточек погрызу, косточки их мяконькие поглодаю!»

Облизнулся Волк и пошел.

Сидят козлята в дому — песни играют, ни о чем не тужат, старика слушают. Сидит с ними старый козел-козлище — бородище-брехунище — Пэтенище: соловьем заливается, рогами трясет, копытами стукотит, Волка сокрушить грозится, похваляется.

— Все козлята в домах сидели, а у нас, мало того, еще стена каменная, железная есть. Стоит Мажино — неприступная, не пройти ее, не прорвать ее, путь к нам преградила.

Подошел Волк к стене — нюхнул раз, нюхнул два… Видит, стену не прошибить, не перескочить, под нее не подкопаться.

«Дай, — думает, — кругом обойду».

Обежал Волк стену да с черного хода в дом постучался и запел:

Козлятушки, ребятушки!
Отопритеся, отворитеся,
Ваша мать пришла — молока принесла.
Полны бока молока, полны рога творога,
Полны, копытца водицы!

Заметались козлята по дому, запрыгали:

— Зачем матушка с черного хода идет?! Вдруг это Волк притворился, прикинулся?…

А старый козлище-бородище — Пэтенище брехать перестал, глаза выпучил, со страха весь пол как есть орешками усыпал.

Догадался козлище, что Волк пришел козлят кушать и решил:

— Коли услужу Волку — будет помнить меня, помилует, на службу возьмет, почестью наградит… А козлятам так и так помирать.

И к двери пошел.

— Не открывай! — кричат козлята. — То не матушка пришла.

— Что вы, детушки-ребятушми! — говорит козлище-бородище — Пэтенище. — Маменьку свою не узнаете?

А Волк поет:

…Полны бока молока, полны рога творога,
Полны копытца водицы!

Отворил козлище дверь.

Ворвался в дом жадный Волк, стал козлят пожирать, добро хватать, суд и расправу чинить, а козлище-брехунище — Пэтенище пощадил, пожалел, даже поцеловать себя с другого конца милостиво позволил, в ливрею обрядил, у двери поставил, мол, и старый, и бородатый, — как есть, по форме, швейцар!

Нажрался Волк, заленился.

«Зачем, — думает, — еще мне к козлятам ходить? Пусть сами идут».

Вытянул Волк морду вперед и закричал громким голосом:

— Козлятушки, ребятушки!..

Только кликнуть успел, а уж слышит издалека блеют:

— Ма-а-атушка! Ма-а-аменька!..

Видит: вскачь, что было сил, несутся к нему с разных сторон козлы — венгерские, финские и румынские.

Видят они Волка клыкастого, когтистого, шерстистого, да притворяются (такого он на них страха нагнал!):

— Мх-а-атушка! Ма-а-аменька! — кричат.

Волк их жрет, а они от страха трясутся и, как Волк приказал, улыбаются, стесняются, что больно тощие, костлявые. На зубах у Волка хрустят, а приговаривают:

— Ма-а-атушка! Ма-а-менька! Кормилица! Поилица!..

Нажрался Волк, совсем обнаглел.

«Кой чорт, — думает, — тонким голосом, нежным петь! Пусть-ка попробуют дверей не открыть!»

Пошел Волк на восток.

Подошел к земле русской, советской, да как гаркнет, не тонким, а своим — хриплым, жадным, мерзким голосом:

— Эй вы, мать пришла!

— Мать? — спросили из дома.

— Мать, мать! — прохрипел Волк и бросился в двери.

Но тут они сами раскрылись, и на крыльцо вышли не козлятки, а здоровенный детина с дубиной в руках.