— Угроза из космоса, — сухо ответил Максим, и, не давая Крючку опомниться, напористо продолжал: — Планету Венера знаешь? Оказалось, там есть разумная жизнь! От народа это скрывают, но ты, Крючок, этим сказкам не верь! Ты же умный мужик! Знай — шесть лет назад на Венеру высадились наши первые корабли. И летели на них обычные парни, срочники-космодесантники, гордость страны…
Тут Браво склонился к Крючку и зашептал ему в самое ухо. Рассказывал он жуткие вещи: про населяющую Венеру свирепую расу “проксов”, про худые скафандры, про режимы секретности и про суровый и безрадостный космический быт. Поначалу я не понял, к чему Браво клонит, но затем въехал: мы и есть те самые космодесантники.
Скорее всего, к этому вранью Браво подвиг фильм “Звездный Десант”, но Крючку-то неоткуда было про это знать. К его чести замечу, что поверил Крючок далеко не сразу, а лишь после того, как Браво показал ему свои “десантные ботинки” (оказавшиеся неведомыми Крючку туристическими вибрамами) и довольно-таки странный поясной ремень.
Вынужден признать, что такого ремня не то что Крючок, но даже я ни разу раньше не видел. На вид это была обычная офицерская портупея, только вот шпеньков на ней было не два (как положено), а целых три. Соответственно и застегивалась она не на две, а на три дырочки.
— Видишь? — спросил Браво у потрясенного Крючка. — Знаешь, зачем это? Чтобы при повышенной гравитации штаны не спадали!
При кажущейся простоте довода, Крючку показалось его более чем достаточно. Он до того проникся идеей межпланетной войны, что принес к нам в дом собственную бутылку самогона (чего раньше за ним не водилось) и предложил помянуть погибших на Венере российских космодесантников. С тех пор на Крючка стало не налюбоваться: он прекратил выпрашивать подачки, перестал дерзить, а вместо этого принялся бродить по деревне с просветленным лицом, размышляя над сказанными ему напоследок Максимом словами:
— Ты только подумай, Крючок: пока ты у себя на болоте ацетон пьешь, кто-то защищает нашу планету от угрозы из космоса!
На этом неожиданные визиты не кончились. Через пару дней после Браво в Сосново приехала его подруга Светка Иванова, ради любимого пустившаяся в путешествие едва ли ни через всю Псковскую область.
Это была невысокая хрупкая девушка, сильно злоупотреблявшая героином. У нее были острые черты лица, жесткие светлые волосы и непримиримый, вспыльчивый нрав. В Цевле Иванова оказалась всего на сутки позже Максима, но сумела быстро выяснить нужную информацию и на следующий день уже стучалась в двери нашего дома.
Следующим же вечером Светка и Наташа ушли в Гоголево за самогоном. Их долго не было, а ближе к середине ночи к нашему дому подкатил УАЗ, за рулем которого сидел племянник видного Гоголевского землевладельца, старейшины местной дагестанской общины по имени Муса. Племянника звали Заур, и он всего четыре дня как откинулся с кичи, где мотал за изнасилование долгие восемь лет. Из машины он вынул бесчувственную Наташу и пьяную “в дугу” Иванову, а рассказал вот что:
— Еду, — сказал Заур, — и что вижу? Идет одна баба, вторую на плечах тащит. Думаю — нет, не дело это. Вот и подъехал помочь!
Оказалось, что на ломающуюся с героина Наташу самогон оказывает неблаготворное, даже вредное действие. После двухсот грамм лицо у нее побелело, глаза закатились — и Наташа упала, не подавая почти никаких признаков жизни. А поскольку приключилось все это на темной ночной дороге, да еще под первые заморозки — Ивановой пришлось несколько километров тащить Наташу на себе.
По ходу дела Светка пыталась привести Наташу в чувство, вследствие чего та оказалось довольно-таки сильно избита. Пьяная Светка меры не знает, так что Наташе пришлось несладко. Нос у нее оказался сломан, губы разбиты, под обоими глазами расплывались огромные синяки. Но это, как говорится, дело десятое. Не замерзла насмерть, и то хорошо.
Наутро Браво влез в соседский огород, срезал пук садового мака и заварил целый чайник кокнару. Напившись ароматного настоя, мы ушли на болота, где провели весь долгий день. Солнце растопило тонкий ледок на многочисленных лужах, было довольно-таки тепло, но глаз уже различал в окружающем мире первые признаки подступающей перемены. Золото и багрянец тронули кроны деревьев, сменили свой цвет пышные болотные травы, в воздухе витало холодное дыхание осени.
Возвращались мы под вечер, и на подходах к дому увидели странную картину. В темноте возле сарая жалась серая приблудная лошадь (их немало было на свободном выпасе возле Сосново), а перед ней стоял Крейзи с зубной щеткой в руках. Ухватив лещадь за подбородок, он с остервенением тер ее щеткой по морде, а несчастное животное фыркало, трясло головой и пятилось назад. Но Антон держал крепко — так, что не вырвешься.