Сказки темного леса

Началось с того, что Боре вздумалось сходить в туалет. Он ушел и как будто исчез, а когда товарищи отправились за ним, то увидели вот что. Дверь туалета оказалась открыта нараспашку, а сам Боря раскорячился на подоконнике возле окна и на полном ходу ссал в открытую форточку.

— Ух ты! — орал при этом он. — Эге-гей!

Затем Боря спустился вниз, встал напротив зеркала и принялся беседовать с собственным отражением. В течение получаса он что-то доказывал зеркалу на повышенных тонах, подпрыгивая на месте и ожесточенно размахивая руками. Унять его не было никакой возможности: это не получилось даже у наших товарищей, не говоря уже о взволнованном таким оборотом дела проводнике.

В конце концов проводник убедил наших товарищей перебраться в тамбур, чтобы они не мешали спать остальным пассажирам. Там Боря вновь принялся за свое: нашел взглядом окошечко межвагонной двери, уткнулся в него и принялся что-то бубнить.

Вот только Кузьмичу все это уже надоело. Подойдя сзади, Барин со всей дури врезал по стеклу кулаком — и оно лопнуло, распавшись на великое множество сверкающих осколков. При этом с десяток тонких, прозрачных игл попали прямиком Боре в рот.

— В-ы-ы, — замычал Боря, до предела раздвинув зубы и изо всех сил выпучив глаза. — В-ы-ды!

— Что? — участливо спросил Кузьмич. — Ты хочешь воды?

— А-а, — просипел Боря, распахнув рот и с остервенением тряся головой. — Айте во-ыы! Через десять минут, когда инцидент был исчерпан, товарищи уселись вдоль стен и принялись исполнять хором различные песни. Мощные, проницающие пластик облицовки и металл стен звуки будоражили сонный вагон, и ничто — ни стук колес, ни грохот встречных составов — не в силах было их заглушить.

Крутится-вертится старая мельница,
Бьется о камни вода! ЛА-ЛА-ЛА!
Старая мельница, все перемелется,
Кромка щита — никогда!

Песни падали на мир, словно взбесившийся водопад — час за часом, пока наши товарищи не притомились и не отправились на свои места. Все, кроме Бори, которому “спать в одном одеяле показалось недостаточно уютным”. Он пошел по вагону, сдергивая со спящих пассажиров одеяла, намереваясь использовать их для постройки задуманного им грандиозного “гнезда”. Набрав десятка полтора одеял, Боря свалил их на полку, влез в середину этой кучи и довольно захрапел, игнорируя все попытки проводника вернуть награбленное. Так что неудивительно, что в Твери проводник отказался будить наших товарищей. Пожалуй, его вполне можно было понять.

К середине дня мы оказались на Курском вокзале, откуда стартуют электрички до Чехова. Там мы должны были встретиться с нашим московским товарищем Дурманом и с гостившим у него по случаю Маклаудом. Те который день сидели у Дурмана на хате, предаваясь пьяному безделью, но как только Барин им позвонил, вмиг похватали свои вещички и через час были уже на вокзале. Так нас стало одиннадцать: двое девчонок и девять парней, столпившихся возле кучи сваленных как попало рюкзаков.

Стоял погожий июльский денек, солнце жарило вовсю. Над асфальтом поднималось раскаленное марево, причудливо менявшее силуэты одуревших от зноя людей, нескончаемыми толпами набивавшихся в стоящие у перронов электрички. Воздух был черен от смога, в котором угадывался запах разогретого пластика и густой смрад вездесущей шавермы. Мы спасались от жары ледяным пивом, я как раз приканчивал бутылочку, когда к нам протолкался сквозь толпу незнакомый молодой человек — в квадратных очках на пол-лица и с куцей, бомжовского вида бородкой. Он был похож на обнищавшего студента, но шагал гордо, сжимая в правой руке тонкий деревянный посох. Приблизившись, он в течение нескольких секунд разглядывал замотанные тряпками рукоятки сабель, торчащие из наших рюкзаков, а затем произнес:

— На Видессу едете?

Мы переглянулись, решая, как лучше будет поступить, и незнакомец приметил эту заминку. Но истолковал ее по своему:

— Стесняетесь? А, так вы пионеры! То-то я думаю, чего это я лиц ваших не узнаю? Это его заявление навело меня на нужную мысль.

— Ты не узнаешь нас, потому что мы не местные, — принялся объяснять я. — Мы толкиенисты из Алеховщины[247], это от Питера на восток еще километров триста. Меня зовут Нагишок, а это мои друзья: Кусака, Флакон, Куксик, Плохоежка… и остальные. И мы не пионеры, мы уже на трех играх были — на двух в Лодейном Поле и на одной в Питере.

— Хм… — усмехнулся наш собеседник, которого явно не впечатлило перечисление наших “заслуг”.

— А здесь вы что делаете?

— Едем на игру командой гномов, — начал было я, но развить свою мысль не успел.

— Гномами на Видесс? — вскинулся незнакомец. — Да ты хоть знаешь, пионер, что в произведении Тертлдава никаких гномов нет?

— Я не пионер, — вновь поправил его я. — Да и причем тут какой-то Тертлдав? Все знают, что ролевые игры придумал Толкиен, и что на каждой игре есть эльфы, люди и гномы. Я был уже на трех играх, и знаю, что говорю! Мы едем на Видессу гномами Нарготронда[248], и я не хочу…