Сказки тесного мира

Итак, проснувшись поутру, артист Пудов долго и мучительно вспоминал, что же такое странное ему приснилось, и где это он, интересно, порезал палец. Постепенно кусочки отыскивались, в памяти восстанавливалась причудливая мозаика и, судя по реально порезанному пальцу, никаким сновидением эта мозаика не была.

Казалось, всё на местах, а Пудова не покидало назойливое, необъяснимое ощущение дискомфорта. Произошли, по сути дела, две банальные пьянки, одна за другой, ничего выдающегося. И что-то, тем не менее, Лаврентия беспокоило. Это было похоже на чувство потери и продолжалось до завтрака, а затем улетучилось и не возвращалось ещё долго-долго, ибо с того самого дня стали происходить с нашим героем вещи совершенно невероятные.

Начать хотя бы с того, что этим же вечером появилась в театре, где служил Пудов, никому не известная барышня, преподнесла после спектакля Лаврентию, игравшему довольно второстепенную роль, роскошный букет цветов, а месяц спустя, вдоволь насмотревшись на любимого артиста с первого ряда зрительного зала, решила, по-видимому, рассмотреть его ближе и запросто пригласила на ужин в один из самых шикарных ресторанов города, после чего захотела, похоже, Пудова ещё и потрогать и увезла на непрозрачной машине в сторону Патриарших прудов.

Через промежуток времени непродолжительный, как рождение и смерть луны, Лаврентий Аристархович покинул свою условную жену и обрыдшую коммуналку, сочетался с прекрасной незнакомкой законнейшим браком, “воспрял духом и вернулся к жизни” (по достоверным свидетельствам многих знакомых), получил в приданое толстую квартиру на Патриарших, два автомобиля, загородный дом в сорока километрах езды и какой-то там золотой вексель в придачу.

При этом Пудов не чувствовал себя угнетённым или чем-то обязанным, напротив, он сразу стал хозяином всего этого богатства, жены и положения. Жёнушка покупала ему хорошие костюмы и галстуки, мыла его в гигантской ванне с пузырьками, и скоро Пудов окончательно забыл, что ещё недавно жил по-другому.

Почти неожиданно Пудов получил приглашение в престижный театр, по лукавому молчанию жены догадался, что приложили к этому руку серьёзные и многими уважаемые родственники, однако деликатно и с удовольствием промолчал и активно приступил к работе над ролью доктора Фауста в новой версии великой трагедии Гёте.

Совсем скоро стал Пудов знаменит в театральных столичных кругах, и обратили к нему взоры кинематографисты. Пудов снялся подряд в нескольких довольно заметных картинах и, на зависть многим, получил приз на престижном западном фестивале.

Другие детали нашей истории, возможно менее значительны, но ничуть не менее замечательны. Нет нужды останавливаться сейчас на них подробнее – основная задача моя выполнена – направление обозначено.

Хотя, одна подробность всё же заслуживает упоминания.

Пудов достойно и уверенно следовал своей новой дорогой, изредка спотыкаясь о какие-то незначительные кочки, которые со временем научился особо внимательно не разглядывать, и всё было бы просто, если бы не одно обстоятельство.

Иногда, в этой своей новой жизни, больше похожей на последний сон разума, Пудов неясно тосковал по чему-то смутному в прошлом. Насколько я знаю, Пудов лишь пару раз обмолвился о некой серьёзной потере, в остальном же вёл жизнь респектабельную и благополучную. А именно такая жизнь нам более всего и неинтересна.

Здесь я приступаю к самой короткой части этой истории. Речь пойдёт о сокрушительном падении Пудова и последовавшей за ним гибели.

*

Вдова Пудова, непрерывно теребя пробку чудодейственного ирландского виски, рассказывала, что последние несколько месяцев всё крепче становились напитки Лаврентием употребляемые, и тем, соответственно, менее прочными делались идеальные, как казалось, семейные узы.

Пудов стал надолго исчезать из дому, взял в костюмерной старое драное пальто и ходил преимущественно в нём. Иногда у Лаврентия случались периоды просветления, но тянулись они недолго и для окружающих оказывались ещё мучительнее, чем запои. Потому что будучи трезвым, рассказывал Пудов многим бредовую байку о том, что продал душу двум пьяным мужикам в каком-то троллейбусном парке.

Последний раз Пудов пропадал неделю, и итогом её стало известие о его смерти.

*

Сторож одного троллейбусного парка рассказывал, что однажды вечером его навестили давнишние приятели; всерьез угостившись и проводив друзей, доблестный страж заснул в одном из помещений административного здания троллейбусного парка. Выпивали друзья в “белом доме”, а не в “офисе секьюрити”, потому что в ту ночь, на беду, ударил внезапно в Москве лютый мороз, а отопление работало скверно. Таким образом, стылая сторожка оказалась запертой, равно как и дверь кирпичного здания.