Сказки тётушки Старк

И все. Никаких шуток и издевок.

— Мы устроим игры в честь него.

— Троянцы пойдут на временное перемирие? — подаю голос.

— Им тоже нужно захоронить своих павших, — кивает царь разворачивается и идет в сторону своего шатра.

— Я буду сражаться, — кричу вслед, — после траура.

Агамемнон лишь кивает.

***

Но даже спустя месяц мы не начинаем сражение. Этот мстительный Аполлон насылает на лагерь болезнь и солдаты продолжают гибнуть, но уже не от стрел и клинков.

Стоны и смрад гниения коконом оплетают лагерь и днем и ночью. Спать становится все сложнее. Наверное оттого и лезут в голову все эти мысли о словах матери.

«Ты все еще смертен», глотаю вместе с вином. «Останешься здесь и в погоне за славой — умрешь», и кусок не лезет в горло. «Возвращайся домой, возьми в жены царскую дочь, роди сыновей, стань бессмертным через их голоса и память», путаюсь в словах словно в покрывале пока пытаюсь заснуть снова и снова. «Мойры наготове, кинжал наточен, нить натянута», смерть и болезни действительно близко. Как я раньше не замечал этого? «Эта проклятая война уже забрала многих славных воинов с обеих сторон. Не становись одним из них», как раньше не понимал, что не хочу.

Голоса гарпиями кружат над ложем: «Ахилл, как баба…», шипят они. «Ахилл думает, что обманул смерть…», смеются они.

На утро я приказываю мирмидонцам собирать лагерь. Они возмущаются: — Война еще не окончена! — и не понимают, спасаю не только себя. Они кричат: — Мы не за тем плыли в такую даль, чтобы вернуться домой с позором!

Они снова выполняют приказ. И когда лагерь собран, а корабли готовы к путешествию, мы отчаливаем от смертоносного берега Трои на радость мстительному Аполлону.

***

Остров Скирос, владения царя Ликомеда, встречает меня мирной тишиной, благоуханием цветов и пением птиц. О моем пребывании здесь Фетида договорилась с царем лично. Она сказала: — Тебе нужно обмануть смерть. Она сказала: — Нужно продержаться до конца этой проклятой войны.

Слуга провожает меня в покои. Помогает снять доспехи щиток, за щитком. Забирает меч. Омовение приятно после долгой дороги. Все здесь будто создано для отдыха и я бы поспал до следующего утра, но по законам гостеприимства царь устраивает ужин в мою честь. Не появится на нем будет оскорблением самому Зевсу.

Слуга помогает облачится в непривычные одежды и накрыть голову платком. После чего провожает в зал, где уже началось торжество.

Я же пытаюсь походкой, наклоном головы повторять Брисеиду.

Царь поднимается со своего места, подходит и берет мою руку в свою:

— Наша уважаемая гостья, Пирра прибыла из далеких краев. Да начнется веселье.

Он усаживает меня рядом с одной из своих дочерей.

— Деидамия поможет тебе освоится у нас во дворце, — кивает Ликомед и возвращается к своему ложу.

Деидамия, глаза сверкают словно звезды, а румянец на щеках, как два персика. Она смотрит очень заинтересовано, обмануло ли ее это женское платье?

2019

Путь мужика

Весна. Птички поют. Солнышко светит. Идет мужик вдоль леса к дому. Машины мимо мужика проезжают, выхлопами в лицо воняют. А мужик довольный идет, улыбается. То ли зарплату получил, то ли водки выпил. Красота. Мужика дома баба ждет. Баба наверняка уже и пирожков напекла и самовар вскипятила. Еще довольнее улыбается мужик да присвистывает.

Дорога песчаная, обочина пыльная, машин все больше. И надо ж такому случиться: орава детей перед ним во главе с гусыней-матерью. Идут на всю ширину обочины, переваливаются, не обойти никак. Раз попробовал, второй, а они и не замечают. Одни галдят, другие рыдают.

Ну, решает мужик, на обгон. Заходит слева, теснит семейство, а сам по краешку канавы торопится пройти. И тут на тебе: прямо под занесенную для очередного шага ногу суется жаба.

— Блядь! Жаба! — выдает мужик громко.

Не специально, просто удивление захлестывает. Вот и получается, что весь детский сад за его спиной, во главе с гусыне-матерью, слышат.

Тут как в каком-то голливудском фильме с замедленной съемкой: мужик пытается не свалиться в канаву, гусыня возмущенно раскрывает рот и оттуда вылетает рев ментовской сирены, а ребятишки на разные лады, как колокольчики, напевают: «блять-блять-блять-блять-ть-ть».

Да-да. Как «бом-бом» или «дзинь-дзинь», только «блядь».

— Что ты творишь, морда твоя алкашская! — орет гусыня. — Материться средь бела дня! Позорище какое. Скотина ты невоспитанная.

— Так жаба ж, — пытается оправдаться мужик, — резко слишком!

Гусыня слушать ничего не хочет. Все также как сирена выдает:

— Да из-за таких как ты у нас на Руси все так.

И слюнями прям мужику в лицо брызжет.

— Коля, перестань жрать песок! Матвей, не дергай руку! Да не ори ты так, а то по заднице дам! Рома, только не в коровью лепеху! Фу, Рома! Фу! — отвлекается на детей гусыня.

Ну, мужик не дурак, под шумок и делает ноги от этой сумасшедшей. Бежит, уже почти добежал до дома, а в голове все крутятся слова гусыни. И так ему обидно стало: за себя, за мат, за Русь, за жабу. Так обидно, что пришлось рукавом слезу утереть (одну, скупую), чтоб баба не видела. А то еще подумает, что умер кто.