Сказки тётушки Старк

Туда где нет деревьев, птиц и выжженной земли. Туда где на мраморной плите выбито: Гензель Шмидт.

И она опускается на колени и шепчет: «Прости».

2019

Икона

10 заповедей новой Терры

• Всё можно исправить, пока мы живы.

• Один в поле не двое.

• Почитай мать и отца своих.

• Храброго смерть настигает один раз.

• Без труда не вытащить и рыбку из пруда.

• Жертва — это твой выбор.

• Не изображай ничего из того, что находится на небе, на земле, в воде.

• Не кради ничего, ведь отняв что-либо у ближнего, ты наносишь вред себе.‌

• Настоящий лидер всегда поступает правильно, что бы о нем ни думали.

• Мы все как карандаши. Кто-то ломается, кто-то тупит, а кто-то затачивается и движется вперед.

• Олух! Пузырь! Остаток! Уловка!‌

С повторения заповедей начинается каждое утро в общине, но сегодня слова обретают особые напевы. После долгой радиационной зимы наконец наступает весна. Время великого праздника. День мертвых и ночь воскрешения, нет ничего важнее.

В этом году все сообщники выгребают остатки запасов из своих складов и приносят еду к моему порогу. Традиции приписывают принимать дары величественно, но я улыбаюсь как дурочка. Ещё бы, такая честь.

Накрываю ужин, достаю из закромов священные вино и хлеб, оставшиеся с прошлогодней Пасхи. Все готово. На всякий случай одергиваю складки скатерти и заправляю под платок выбившуюся прядь. Идеально.

— Ворона, а ну успокойся, — дочь все бегает вокруг стола и смотрит на ужин голодными глазами, — угомонись, кому говорю! — хватаю девчонку за руку и резко останавливаю. Она тут же начинает хныкать.

— Я хочу ужин! Почему все только Кадилу? Я тоже хочу!

— Не зови его так больше! Сегодня ему подарят новое имя, — напоминаю своей непослушке. — Это большая честь для семьи.

— А ее можно съесть?

— Кого?

— Ну, эту честь?

— Потерпи. Рамадан кончается, поешь после праздника, — дочь снова открывает рот, чтобы возразить, но в кухню входит Он, одетый по всем правилам в хламиду гуру-вайшнавы. Мы такие цвета редко видим, вот Ворона и застывает, даже рот забывает закрыть. Мудрые люди до сих пор спорят, как назвать этот цвет.

— И я такую хочу.

— Потом, — отмахиваюсь и отодвигаю стул, приглашаю сына к трапезе. Наверное, теперь мне его и сыном-то называть не стоит. Лама об этом умолчал, когда рассказывал правила. Сейчас-то уже и спрашивать поздно.

Он довольно оглядывает стол и хватает по суши в каждую руку. Крошки пресного теста вываливаются из рта, но он продолжает причмокивать, пока жует, еще бы — самая настоящая начинка из соевого мяса. Придерживаю Ворону за плечо, а то она уж слишком рвется помочь брату. Наш пост закончится чуть позже.

Праздничный ужин завершается, когда Солнце еще не достигло экватора зенита. Подношу сыну церемониальную чашку с вином. Он принюхивается и морщится, но все же принимает напиток и как можно быстрее его проглатывает, чтобы привкус не задержался на языке. Затем наступает очередь хлеба. Горжусь своим мальчиком, он отлично держится, не бледнеет, не зеленеет, жаль, этого не видят сообщники.

Он встает из-за стола как раз вовремя, в дверь стучат. Вопреки церемонии Ворона добирается до ручки первая.

— Папа! Ты принес мне что-нибудь вкусное? — бросается девочка на руки Мусаке. Ещё одна его жена стоит на пару шагов позади — закутанная в платок так, что только глаза видно. Завидует, конечно, ведь моего сына выбрали для Пасхи.

— Принес, но отдам только после церемонии. Ты же хорошая девочка и подождешь?

— Да, папочка, — дочь довольно улыбается и идет здороваться к Желе, но та даже руки не достает из-под слоев тряпок.

— Я принес десерт, священную ягоду, — он протягивает помидор, наверняка самый зрелый из тех, что есть на грядках. Для Избранного всегда дают самое лучшее. Кланяюсь мужу, пока сын, пачкая одеяние, жует помидор.

— Время пришло, нам пора, — торжественно объявляет Мусака и выводит Избранного в аллею, после них выхожу я с Вороной за руку. Желе плетется сзади. Сообщники расступаются перед Избранным, кланяются ему, осыпают конфетти, просят о благословении. Мой мальчик, кажется, был не готов к этому и пытается украдкой облизать с пальцев остатки томатного сока. В итоге он вытирает их о хламиду.

Будь это какой-то другой день — отругала бы.

Выходим на лобное место, к которому стягиваются кучки народа. Алтарь уже возвышается над толпой, напоминая о ничтожности каждого.

Лама стоит на пригорке в своих самых цветастых одеждах.

— Вы привели Будду? — над толпой разносится его громовой голос.

Я склоняю голову и кладу руку на голову дочери, чтобы та сделала так же. Нам время молчать, мужчины говорят.

— Он здесь, — старается Мусака, хочет, чтобы все его услышали.

— Вы привели Мухаммеда? — снова спрашивает Лама.

— Он здесь.

— Вы привели Прометея?

— Он здесь, — подхватывают остальные мужчины.

— Так пусть подойдет! — железный посох бьется о камень с такой силой, что появляются искры, но мой мальчик, мой Прометей, не дергается, не боится, как прошлогодний. Расправив плечи, он подходит к Ламе и улыбается мне. Ему на голову надевают венок из невянущих цветов.

Лама снова бьет посохом о камень, и это знак.