Сказки цыган

Уж и заботился я о Саби! Во всем помогал ей. Нужно ей дров принести из лесу, натаскаю большую кучу валежника, нужно принести воды с реки, я за нее несу тяжелые ведра. Все думали, уж не хочу ли я отбить у Радича его невесту. Думать-то в таборе могли что хотели, только у меня тогда была уже своя невеста, моя старуха, с которой я и прожил в мире и согласии до самой ее смерти. Так я и заботился о Саби, только стал я замечать, что она как-то изменилась. Невеселая стала какая-то. Соберутся наши девушки хоровод водить, поют, пляшут, а Саби стоит в сторонке, постоит, постоит, да и пойдет к себе в палатку. Бывало, зовут даже ее молодые цыгане и цыганки поиграть, повеселиться, а Саби молчит и только головой качает – не хочет идти. Как-то раз спросил я ее:

– Саби, отчего ты такая скучная? Что это ты все одна да одна и все молчишь? Ты бы хоть песню спела.

А она отвечает:

– Вернется Радич, тогда и спою, – сказала и отвернулась.

А хорошо пела Саби. Голос у нее был сильный, звонкий. Во всей округе никто не пел так, как Саби. Старики, и те заслушивались. А уж коль запоет грустную песнь, так слеза прошибает.

«Что такое с Саби? – думал я. – Вон и у других девушек женихи ушли на войну, скучают они по женихам, да все не так, как Саби. И попоют, и посмеются, не ходят все время угрюмые».

Раз как-то уже ночью возвращался я из города в табор. Еду вдоль реки, недалеко от табора, смотрю, кто-то стоит у самой воды и что-то делает. Стал я присматриваться – женщина. Подъехал ближе, оказалось – Саби. Окликнул я ее, а она как вскрикнет да бежать прямо в табор. «Что такое?» – подумал я.

Утром пошел к Саби и спросил ее:

– Что это ты делала вчера ночью у реки? Отчего ты так испугалась, когда я тебя окликнул?

Саби посмотрела на меня как-то испуганно и ответила:

– Ничего не делала. Так, ходила на реку пить.

Еще и в другой раз. Не спалось мне ночью. Встал я и пошел посмотреть коней, которые паслись около табора. Только вышел из табора, смотрю – идет Саби от реки. Показалось мне, что рядом с ней идет еще кто-то, только не мог я рассмотреть – кто, так как месяц зашел за тучку и стало темно. Остановился я и стал ждать, чтобы Саби прошла мимо. Прошла она мимо меня шагах в десяти – одна, идет и смотрит в землю. Решил я проследить, зачем она ходит на реку. Только вот странное дело: лягу это я на траву около тропинки, которая вела на реку, как тотчас засну крепким-крепким сном и проснусь уже совсем перед восходом солнца.

Тут еще случилось одно дело: заболела у нас в таборе одна женщина. Лечили ее, лечили – ничего не помогает. «Ну, – думаем, – помрет». Только раз зашла к ней Саби в палатку, когда у женщины никого не было. Потом женщина эта нам все рассказала. Постояла, постояла Саби, посмотрела на больную и спросила: «Хочешь пить?» Та отвечает: «Хочу. Подай мне напиться. Вон стоит вода в кружке». Кружку Саби не взяла, а зачерпнула из ведра воды кружкой, которая у нее была с собой, да не сразу подала кружку больной, а отвернулась и что-то над ней делала, а потом подала напиться. Больная напилась. Только вода показалась ей какой-то кислой. Взяла Саби у больной кружку, выплеснула оставшуюся воду и ушла, не проронив больше ни единого слова. Уж не знаю, что делала Саби с водой, только и трех дней не прошло, как больная выздоровела. Да не на пользу пошло ей это. Через месяц или немного больше утонула та женщина в реке.

А то еще вот что. Как-то помогал я Саби резать лозу, чтобы плести из нее корзины, да уронил нож. Подняла она нож и подала мне. Взглянул я ей на руку и вижу, что все пальцы у нее исколоты. Схватил я ее за руку и спросил:

– Что это у тебя с рукой? Как это ты ухитрилась так исколоть пальцы?

Саби быстро выдернула руку, собрала скорее нарезанную лозу и ушла, ни слова не сказав в ответ, только еще больше нахмурилась.

Но что самое удивительное, так это то, что Саби стала есть очень много яиц. Только и ест, что яйца, а скорлупу все собирает. Тогда я не понимал, зачем она это делает, глуп еще был. Теперь-то я сразу все понял бы: зачем ходила она ночью на реку, почему у нее пальцы исколоты, зачем собирала она яичную скорлупу. Дело-то просто! На реку ходила она к нивашу, который учил ее колдовству, руку исколола потому, что давала за науку ведьме по капле крови в день, а скорлупу от яиц собирают все ведьмы. Из яичной скорлупы они делают тарелки, горшки и блюда, из которых едят, когда по ночам пируют на своих собраниях с бесами. Теперь бы я сразу понял, что Саби стала ведьмой.

Да, вот еще что, я было забыл совсем: застал я как-то Саби в палатке за работой. Она сидела и не пряла, а вила тонкую нитку. Вьет и шепчет. Совьет с аршин, помочит ее водой из какой-то бутылочки и смотает на клубок. Когда я вошел в палатку, Саби сейчас же спрятала клубок и бутылочку и перестала вить нитку. Спросил я, что она делает.

– Леску вью для удочки, – ответила, как сейчас помню, Саби.

Теперь-то я знаю, что это за удочка. Это вила она волшебную нитку, чтобы сосать кровь по ней из сердца спящего человека.