Сказки Вильгельма Гауфа

— Да, наш храбрый Альмансор пал, но мы привели тебе убийцу его; вот он, как велишь казнить его?

— Кто ты таков? — спросил Селим, сердито глядя на Саида, смело стоявшего перед ним, выжидая своего смертного приговора.

— Я Саид, — отвечал он коротко.

— Отвечай: тайком ты убил моего сына? — спросил Селим, — накинулся на него сзади?

— Нет, я убил его в открытом бою, когда разбойники сами на нас напали, и после того как они у меня на глазах перебили восьмерых товарищей моих.

— Правду ли он говорит? — оборотился Селим к людям, приведшим пленника.

— Правду, Альмансор убит в открытом бою, — отвечал один из них.

— В таком случае, он сделал то же, что сделал бы всякий из нас на его месте, — продолжал Селим, — свобода, жизнь его была в опасности, защищаясь от нападающего, он убил его. Это не преступление; развяжите его!

В удивлении все смотрели на Селима. «Как! Ты не казнишь убийцу сына своего?» — спрашивал один. «Когда бы знать, лучше бы нам было его самим убить», — говорил другой.

— Нет, не убью, даже больше того, беру его лично себе, как должную часть общей добычи; он останется у меня в палатке.

Саид не знал как благодарить за такую милость; когда же его провожатые вышли из палатки и на расспросы толпы отвечали, что Селим простил убийцу, то все клялись, что они ему отомстят за смерть Альмансора, если сам отец не хочет вступится за убитого.

Остальных пленных поделила шайка между собою; некоторых отпустили, ожидая через них взять богатый выкуп за знатных пленников; иных угнали в степь пасти стада; прочие же должны были исполнять самые низкие обязанности при господах своих. Но Саиду везло счастье. Он так полюбился Селиму, что тот смотрел на него скорее как на сына, чем на раба. Однако этим Саид навлекал на себя общее неудовольствие. Слуги ворчали; один он не мог ни куда показываться, везде слышались укоры и брань; даже не раз летала в него стрела, но был ли то счастливый случай или сила волшебного свистка — выстрелы его не задевали, Саид передал о такой к нему ненависти самому атаману, но и тот ничего не мог сделать целой шайке, бывшей в заговоре против убийцы любимого Альмансора. Тогда однажды Селим сказал Саиду:

— Я все еще надеялся, что быть может ты со временем заменишь мне убитого сына моего; но теперь вижу, что это невозможно: все здесь против тебя, жизнь твоя в опасности и тебе невозможно оставаться долее у нас, тебя убьют и тогда — кому от этого будет легче? Когда наши посланные вернутся с выкупом, то я скажу, что получил также и за тебя от отца твоего, и дам тебе верных людей, чтобы вывести тебя из пустыни.

— А могу ли я на них положиться? — спросил Саид, — пожалуй они меня заведут в степь и убьют!

— Нет, уж если они мне дадут слово, то можешь им верить: у нас не бывало случая, чтобы кто изменил своему слову, — спокойно отвечал Селим.

Через несколько дней вернулись посланные с выкупом, и атаман сдержал слово: со слезами простился они с Саидом, подарив ему на дорогу платья, оружие и лошадь, затем созвал людей и заставил их дать страшную клятву, что доверенного им пленника не убьют, и — отпустил Саида.

Молча ехали всадники. Саид видел по лицам их, как им было не по сердцу такое поручение. На грех двое из них сражались в том бою, где пал храбрый Альмансор. Пасмурны были их взоры и сердиты их лица. Проехав часов восемь, они стали между собою перешептываться. Саид прислушался, но не мог понять: они говорили, на особом наречии, употребляемом в важных случаях, особенно в заговорах.

Саид знал это; Селим даже учил его этому языку и Саид настолько научился, что общий смысл разговора и теперь не ушел от него. Но не утешительно ему было слушать спутников своих.

— Вот место, — говорил один, — где мы напали на караван! Тут пал наш храбрый Альмансор!

— Ветер развеял следы лошади его, — продолжал другой, — но место это осталось ясно в памяти моей.

— И к нашему стыду убийца его жив. Видано ли это, чтобы отец прощал такую обиду? Он стар становится, наш Селим, впадает в детство!

— Отец прощает, — заговорил четвертый, — но долг товарищей вступиться и отомстить! Здесь на этом самом месте отплатим ему за убитого друга нашего!

— А клятва! Мы дали слово Селиму, что не убьем его пленника!

— Правда!

— Постойте! — вскричал самый сердитый, — Селим хоть и умен, да не очень. В чем дали мы слово? В чем клялись ему? В том, что сами не убьем, но если его растерзают дикие шакалы или он умрет в степи от зноя, то клятвы мы не преступим. Бросим его здесь связанным — вот и все!

Саид прислушивался и, поняв в чем дело, мигом своротил в сторону и ускакал, прежде чем проводники успели опомниться. Все пятеро врассыпную погнались за беглецом и не трудно им было сладить с ним: вскоре двое заскакали вперед, когда же он хотел повернуть, то уже был окружен со всех сторон. Но и тут они не убили его, а закинув ему петлю, стащили с лошади и, связав его, бросили на раскаленный песок и сами ускакали.