Сказки Вильгельма Гауфа

— Так как же это, стало быть, тебя неверно известили? С чего ты взял, что кошелек этот купца Калум-Бека? — продолжал калиф допрашивать судью.

— Он мне сам клялся в этом, — отвечал робко судя.

— Стало быть ты ложно клялся? — загремел калиф, и Калум-Бек задрожал перед грозным судьею.

— Всемогущий Аллах! Я не смею говорить против великого визиря, он конечно человек набожный и хорошей жизни, но все же кошелек этот мой, и негодяй Саид украл его у меня. Я бы дал тысячу золотых, если бы Саид был тут налицо!

— Куда же ты девал Саида, — допрашивал калиф судью, — скажи где он, я хочу привезти его сюда, чтобы он сам отвечал мне.

— Я сослал его на пустынный остров, — отвечал тот.

— О Саид! Саид! Сын мой! — воскликнул старик отец его, заливаясь слезами.

— Стало быть он сознался в вине своей?

— Да, помнится, — выговорил с трудом судья после долгого замешательства.

— Но ты не уверен? — закричал калиф грозным голосом, — ты не уверен? В таком случае мы спросим самого его. Выходи, Саид! А ты, Калум-Бек, давай сюда тысячу золотых за то, что он явится сюда.

Саид вышел. Калум-Бек и судья думали, что видят привидение; бросясь в ноги калифу, они просили пощады. Старик отец без чувств упал на руки к сыну, которого он считал умершим. Калиф с непоколебимою твердостью продолжал: — Говори же теперь, сознался он в вине своей или нет?

— Нет, нет! — завопил судья, — я его и не спрашивал, я выслушал только Калум-Бека, как более надежного и видного человека.

— А разве я тебя затем посадил судить и рядить народ, чтобы ты слушал одних видных да знатных? За это ты сам пойдешь на десять лет на пустынный остров, где можешь обдумывать на досуге о людском правосудии; ты же, низкая тварь, которая спасаешь умирающего не ради его самого, а ради своей выгоды, ты за это уплатишь, как я тебе уже сказал, тысячу золотых.

Калум было обрадовался, что дешево отделался, и хотел уже благодарить калифа, но тот продолжал:

— За ложную же присягу, которую ты принял из-за сотни золотых, тебе дадут сто ударов по пятам, а затем предоставляю самому Саиду выбирать, что он желает получить с тебя за напраслину — лавку ли твою и тебя самого как сидельца в ней, или за каждый прослуженный у тебя день по десяти золотых.

— Оставьте его в покое, — сказал Саид, — мне его добро не нужно.

— Нет, этого нельзя, — сказал калиф, — если ты не хочешь, то я за тебя решу: пусть он уплатит деньгами, а ты рассчитай сколько дней ты у него пробыл. Теперь довольно! Уведите их!

Подсудимых увели, а калиф с Бенезаром и Саидом перешли в другую комнату, где калиф сам рассказал, как храбрый Саид спас ему жизнь. Он предложил Бенезару переселиться к сыну своему в Багдад, на что старик с радостью согласился. Съездив в Балсору, он перевез оттуда все свое огромное имущество и зажил весело и счастливо с Саидом.

Калиф исполнил свое обещание и выстроил ему целый дворец. Лучшими друзьями Саида были брат калифа и сын визиря, и вскоре в Багдаде вошло в поговорку: «быть счастливым как Саид Бенезаров сын».

— Под такую сказку и спать не хочется, — сказал механик, — я бы готов просидеть три ночи, только бы слушать. Был я прежде на колокольном заводе; хозяин наш был богатый человек и не скряга, нечего сказать, а раз как нам случилась спешная работа, да пришлось просидеть ночь отливая колокол, так мы и ждали, что вот он нам поставит вина на угощение, а вместо того обнесли разок да и полно; хозяин сам принялся рассказывать о своем былом, как он странствовал по белу свету, а за ним и старший мастер и потом все поочередно. Ночь прошла; не успели оглянуться как настал день. Тут мы поняли уловку хозяина, потому что как поспел колокол так вина не пожалел он, и дал нам пить в волю.

— Видно, умный человек был ваш хозяин, — сказал студент, — это известное дело, ни что так не удерживает от сна как разговор, потому-то я не остаюсь один, а то как раз задремлю.

— Да это всякий мужик знает, — заметил охотник, — и бабы по вечерам сходятся на посиделки, чтобы не дремать за работою.

— И не задремлешь под их беседу: про такие-то страсти рассказывают, — сказал извощик, — что жутко одному становится ночью; все о чертях, о ведьмах да о привидениях говорят.

— Я ненавижу эти рассказы о привидениях, — заметил студент.

— А я так люблю, — сказал механик, — так страшно становится, что даже дрожь пробирает.

— Что же тут хорошего! — перебил студент, — такими глупостями набивать головы!

— Известно глупости, ведь им и не веришь, а так вот слушаешь как сказку.

— Да, слушаешь как сказку, а сам все-таки трусишь, — продолжал студент. Я помню как еще ребенком слышал такие острастки: «Полно ворочаться, засыпай скорее, не то смотри, придет за тобой черный дядя! Слышишь стучит?» И остается в ребенке безотчетный страх; ему рассказывают о привидениях, и он боится войти в темную комнату; ему чудится, что кто-то сидит в углу; он боится, что вот впотьмах загорятся глаза огнем. Хоть со временем и понимаешь, что все это вздор, но разве мало людей необразованных, которые верят в привидения?