Сказки Вильгельма Гауфа

«В цене сойдемся ли?» — подумал Петер. — «Что может он у меня потребовать? Что я могу ему продать? В кабалу, что ли, возьмет меня, чтоб я ему отслужил?» Они сначала шли круто в гору, потом вдруг очутились на краю глубокого, отвесного обрыва. Чурбан спрыгнул с него как ни в чем не бывало, но каков же был испуг Петера, когда его проводник вдруг вырос перед ним с башню, протянул ему ладонь, такую широкую как стол, и пригласил его сесть на эту руку! Однако не время было рассуждать: Петер сел на руку и зажмурился, а когда почувствовал под собою землю и открыл глаза, увидел Чурбана в прежнем виде, а в нескольких шагах — обыкновенный крестьянский дом. Светелка, в которую они вошли, отличалась от других только тем, что в ней, по-видимому, никто не жил. Все же убранство — деревянные стенные часы, широкие лавки, полки со всякой утварью — было такое же как везде. Чурбан усадил гостя к большому столу, вышел и воротился с большой кружкой вина и стаканами. Он налил гостю вина и завлек его в разговор о всякой всячине, и сам тоже много рассказывал о чужих краях, о прекрасных городах и реках — да так его разохотил, что он прямо признался, что смерть хотелось бы попутешествовать.

— Отчего-же, — с притворным добродушием возразил ему на это Чурбан, — можно и попутешествовать, и делом позаняться; мало ли что можно бы, только храбрость нужна, твердость, спокойный дух, а против этого есть помеха — глупое сердце. Вспомни-ка: сколько раз ты ощущал и в голове и в груди мужество и силу на какое-нибудь предприятие, а сердце завозится, заколотится, ты и струсишь, смутишься. А оскорбления? Незаслуженные обвинения? Не стыдно ли обращать внимание на такие пустяки? Разве тебе в голову ударило, когда тебя вчера обвинили обманщиком и негодяем? Или живот заболел, когда исправник пришел описывать твое имущество? Скажи сам — где ты почувствовал боль?

— В сердце, — отвечал Петер, прижимая руку к высоко поднимающейся груди; ему и теперь казалось, что сердце у него то куда-то глубоко западает, то выскочить хочет.

— Ты перебросал много сот гульденов на всяких нищих и попрошаек — какая тебе от этого польза? Пожелали тебе всяких благ и здоровья, но разве ты от этого стал здоровее? За половину этих брошенных денег ты мог бы держать хорошего доктора, а это для твоего здоровья было бы полезнее. А что тебя заставляло доставать из кармана деньги каждый раз, как нищий протягивал к тебе свою изодранную шапку? Сердце, опять-таки сердце, а не глаза и не язык, не руки и не ноги. Ты, как говорится, слишком все принимал к сердцу — так или нет?

— Но что же мне делать? Как это изменить? Вот хоть бы теперь: я всеми силами стараюсь его сдержать, а оно бьется до боли.

— Понятное дело! — засмеялся ужасный хозяин, — где тебе справиться? А ты вот отдай его мне — увидишь как тогда будет хорошо.

— Вам? Сердце отдать? — в ужасе воскликнул Петер, — да ведь я тогда сейчас умру! Ни за что!

— Ну конечно, если бы кто из ваших хирургов вздумал вынимать у тебя сердце, ты умер бы непременно. А я — дело другое. Впрочем ступай за мною, убедись своими собственными глазами.

Чурбан встал и повел Петера в небольшую каморку. Сердце его судорожно сжалось, но он о нем забыл, так удивило его то, что он увидел. На нескольких деревянных полках стояли стеклянные банки, наполненные какой-то жидкостью, а в каждой банке было по сердцу; кроме того на банках были наклеены ярлыки с именами; на одном написано было: «Сердце исправника Ф.», на другом — «сердце Толстого Исака», на третьем — «Сердце Богатого Плясуна», далее — «Сердце Длинного Шмуркеля», тут были сердца шести хлебных торговцев, ростовщиков, сердца восьми маклеров, сердце главного лесничего, словом сказать, коллекция знатнейших сердец в околотке.

— Видишь? — сказал Чурбан, — все эти люди сбросили с себя всякие тревоги и заботы; из этих сердец ни одно уже бурно не бьется, и бывшие владельцы их вполне довольны, что отделались от неспокойных жильцов.

— Но что же, однако, у них теперь в груди вместо сердца? — спросил Петер, у которого голова кругом шла от всего, что он видел и слышал.

— А вот что, — и он подал ему из ящика каменное сердце.

— Вот что! — молвил Петер, и мороз невольно пробежал по его спине. — Каменное сердце! Однако, г. Чурбан, ведь от такого сердца должно быть холодно в груди? А?

— Не то что холодно, а приятно прохладно. Зачем сердцу быть непременно теплым? Зимой оно все равно не согреет — рюмка водки в десять раз больше поможет от мороза, нежели самое горячее сердце, а летом, в жар — ты не поверишь как славно, свежо от этакого сердца. А главное — ни страха, ни испуга, ни глупой жалости, ничего такого не делается при каменном сердце.

— И это все, что вы можете мне дать? — недовольным тоном спросил Петер, — я у вас прошу денег, а вы мне даете камень.

— Ну, сотенки тысяч гульденов, я полагаю, хватит тебе на первый раз. Если ловко пустишь в оборот, можешь сделаться миллионером.