— До чего же ты жалок, Алекс, — я его раскусила и уже не считала нужным придерживаться официально–вежливого тона. — Пытаешься выставить Сокола монстром, а сам просто завидуешь ему до чёртиков. Завидуешь, восхищаешься, ненавидишь. Пытаешься копировать его стиль и манеры, пытаешься шутить так же, как он. Костюм, витиеватые речи… — Вспомнилась первая встреча с тёмным в парке. — Это всё не твоё, поверь.
— Я? Восхищаюсь? Им? Ты что‑то попутала, девочка. — Шелуха всё же слетела, и он стал тем, кем и должен был быть — Алексом… Да каким там Алексом! Шуриком Акопяном, тем самым, которому для полноты образа не хватало спортивного костюма и красных гвоздик. — Кажется, это ты без ума от доктора Франкенштейна. Но погоди, я ещё не всё тебе рассказал. Мы собрали неплохую базу, но работа зашла в тупик: Ван Дейк бился в неполноценном вместилище, хозяин тела давно съехал с катушек, и ни тот, ни другой в таком состоянии не годились для продолжения исследований. И что предложил Сокол? Выпустить голландца. Перестать поддерживать жизнь вместилища, позволить Ван Дейку найти себе новое, опять не допустить нормального вселения и продолжить опыты. По предварительным расчётам мы могли удерживать голландца ещё лет тридцать и, может быть, разобрались бы за это время и с бессмертием, и с ним самим, но Сокол хотел результатов немедленно. Он прикинул, что благоприятные условия для создания нового вместилища наступят уже в течение года и Ван Дейк, как всегда, не упустит возможности… Ты слышишь, что я говорю?!
Я слышала.
— Соколу отказали. Выпускать голландца было опасно — это понимали все. И тогда он решил всё сам. Остановка сердца, и никаких доказательств постороннего вмешательства. Только через год при вскрытии вместилища номер восемь нарисовалась та же клиническая картина. Просто остановка сердца…
«Мне не нужно оружие, чтобы оборвать чужую жизнь», — отдалось в раскалывающейся от боли голове эхо ночного разговора, и я с силой сдавила виски.
— Но прямых улик всё равно не было. Никто не смог обвинить его ни в том, что он выпустил голландца, ни в краже результатов нашей совместной работы. Последнее, кстати, замечательно характеризует душку–доктора. Речь ведь не о бумагах — вся информация хранилась на электронных носителях. Соколу достаточно было сделать копии, но он пошёл дальше, запустил вирус в систему и стёр все файлы. Зачем, если не для того, чтобы больше никто, кроме него, не смог продолжить это дело? Он только в одном просчитался. Раз уж взялся за такое, нужно было идти до конца. Нужно было самому подыскать для Ван Дейка новое вместилище. Но господин целитель чурался грязной работы, пустил всё на самотёк, и судьба сыграла с ним злую шутку. Ты ведь знаешь, кто стал вместилищем номер восемь? Впрочем, своего Сокол всё равно не упустил, — Акопян усмехнулся, и его усы по–тараканьи зашевелились. — Его брат, то, что от него осталось, прожил ещё семь дней от дня дарения. И если думаешь, Сокол просто сидел рядом и держал его за руку, ошибаешься. Я видел тело: следы инъекций, ожоги в местах крепления электродов… Конечно, все решили, что так он удерживал Ван Дейка, чтобы тот не разгулялся, но я‑то знаю правду. А теперь и ты тоже.
— И что мне с ней делать?
Была б моя воля, я забила бы эту правду обратно в его глотку…
— Обдумать для начала. — Некромант вынул из кармана часы на длинной цепочке и щёлкнул золотой крышкой, по которой растеклась чёрная капля. — Твоих куриных мозгов ведь хватит на то, чтобы прикинуть, что ждёт твоего приятеля Серёжу через недельку? Хочешь дать ему новый образец для опытов?
— Хочешь, чтобы я отдала его тебе? — спросила я в том же тоне.
— Увы, мне теперь без надобности. Разве что принесёшь ещё и украденные Соколом файлы.
Часы на цепочке раскачивались в такт его шагам, пока Акопян картинно прохаживался передо мной, видимо, подсмотрев похожую сцену в каком‑то фильме. Блестящая тёмная капля, то уменьшалась, то увеличивалась, на несколько секунд всецело завладев моим вниманием, так что я едва не пропустила следующую фразу некроманта.
— Ты же хочешь спасти своего любовника? А я могу сказать тебе, как это сделать.
С трудом оторвав взгляд от завораживающей капли, я посмотрела в глаза Алекса и поймала себя на мысли, что не могу понять, какого они цвета.
— И как же?
— Хорошая девочка, — усмехнулся он, поднося часы к моему лицу так, что раскачивающийся золотой маятник едва не тёрся о нос. — Слушай внимательно.
Голос у него стал какой‑то странный. Нет, мерзкий, как и раньше, но теперь к этой мерзости добавились интонации завсегдатая психиатрических лечебниц.
— Сергей ведь доверяет тебе? — говорил он, растягивая слова. — Убеди его уехать. Сбежать от Сокола и остальных.
У меня было, что ответить на это предложение, но я решила не спорить с психом.
— Увези его в Артемовск, в соляные шахты. Там Ван Дейк его не достанет. Пересидите день дарения…