- Какие еще праведники? - Испросил Функель, совладав с приступом тошноты.
- Которые грехи того монаха отмаливали. Хотя и сами о том не догадывались. С некоторыми я говорил. Вот. Если б ты на Горушку-то поднялся, тоже... того. И про факты, Ося. Я те лучше аргумент изложу в студию. Среди них был один такой, кто есть твой, между прочим, родной кровный отец... проезжий молодец.
- Ты звезди-звезди, Дримидонтыч, да не зазвизживайся.
- Мать-покойница от тебя скрывала. А я теперь не скрою.
- А я не верю. Не ве-рю.
- Р-р-ргебята, даайте фвыть дгуф-но. - Слава и сам почувствовал, насколько безобразно у него заплетается язык. - Ве-гю, не ве-гю. Станиф-лаф-ски-е-е-е...
- А я так соображаю, - Оскар вновь заголосил во всю глотку, - что там Пуп Земли. Потому там народ и пропадает...
Функель пытался въехать в смысл беседы на повышенных тонах двух аборигенов. Но уже уплывал в отруб...
НЕ ОТПУСКАЕТ
Дотошный читатель спросит: "Слушай, пис-сатель: а как это твой Функель вообще без женщины обходится. Вроде молодой парень, не урод..." Вопрос поставлен неверно. Надо спросить: а как женщины обходятся без Функеля? Я вот покамест не женщина, а посему ответа у меня нет.
Проснувшись, Слава еще некоторое время соображал, где он. Увидев на под столом две пустые бутылки, что-то припомнил -- в частности, о том, от чего погибла его яблоня. В горнице было светло и пусто, видимо, пастырь пошел гонять свое стадо. Раскалывалась башка, а похмелиться нечем. Спохватившись, Функель обыскал свои вещи: документы, деньги -- все в сохранности. Наскоро собравшись, рванул из дома, даже не закрыв дверь. Отыскав сельпо, купил провизии, поллитру водяры и две крепкого пива. Узнал расписание автобуса до станции. Нехорошо, конечно, не попрощавшись с гостеприимцем, но транспорт ходит только утром и вечером.
Пока в стороночке лечился пивом, подгреб вчерашний сатир. Как его, то бишь... Спиридоныч, Змейгорыныч, Гандоныч... Слава и не запомнил. Вторую пива пришлось отдать старцу.
- Что? - Ехидно спросил старик, смачно отхлебнув. - Значит, побывал.
- Да как не побывать. - Чисто механически парировал Функель. Слава ж не помнит, о чем он вчера наплел.
- И правильно. И хорошо.
- Чего хорошего-то?
- Много знаешь.
- Вы, мне кажется, больше...
- Давно это было, врать не буду. - Сатир скорчил морду и стал похож на старичка-боровичка.
- А вчера -- врали? - Слава в умишке собирал отрывки произнесенного дедом накануне.
- Это смотря про что.
- Например, монашеское проклятие.
- Да тут каждый дурак знает. Была святость -- стала ....ятость. - Дед применил отвратительное ругательство.- Попал ты, с-ынок. Теперь не отвертисси.
- Ну, и как все это понять. - Слава даже сам удивился своему менторскому тону.
- Да как... - Старик жадно высосал из бутыли остаток пива, емкость чинно поставил на завалинку. - Он тебя пожалел. Вот.
- Холм?
- Всяк по-разному называет. У нас -- Горушка.
- Тогда почему мужского рода.
- Ты о чем.
- Только что вы сказали, что якобы он меня пожалел. Он -- это кто?
- Кой-кто в пальто.
- Погодите-ка. - Слава наконец понял, что сатир просто играет словесами, куражится. - Оскар говорил, что я, там побывав, якобы стал ненормальным. А вы, кажется, за объективность. Кому верить?
- Только себе.
- Ну, а что касается Оскарова отца.
- А-а-а... ну, ну, я позлить парнишку хотел. Кто его папа, и впрямь неизвестно, а мать уже не скажет.
- Так что же там за подвал, отец...
- С дверью-то такой, железом обитой?
- Знаете.
- Нет. Не в курсе. Бывай... сту-дент Славакапээсэс Смирнов.
Старик, сделав отмашку в стиле Ленина, пошел своим путем, надо сказать, синусоидой. А Функель сидел и злился. Мимо, поджав куцый хвост, светя безумными глазенками пробежал худой пес. Ладан от чёрта тикает, пронеслось в голове у странника. Хотя и внушал себе, что он навроде Юпитера неправ. Приглядевшись к интерфейсу поселка, Слава заключил: это он правильно делает, что валит отсюда на хрен. Здесь и цветы в палисадниках какие-то несуразные.
Народу в автобус типа ПАЗ набилось довольно. Все ехали молча и Славе казалось: внимание именно на него. Может, перегар? Километров через пять техника зачавкала и заглохла.
- Все. - Заявил усатый, напоминающий Сталина водила (скорее всего косит под Отца Всех Народов, и на лобовом стекле иконка Иосифа Виссарионыча заместо оберега). - Приехали с орехами. Вываливайся...
Народ повыплюнулся, покорно и молчаливо побрел по бетонке назад. Слава замялся: согласно карте, до станции километров сорок. К вечеру добредет точно. Накатило такое чувство, то щас бы хватануть водки -- и на крыльях алкоголя хотя бы на какое-то время отправиться в беспечный край. Вдруг Славу встрепенуло. Он порылся в своей суме -- и не обнаружил... рукописи. А может хрен с ней, шептало альтер-эго, и все же странник решительно побрел назад, обгоняя возвращающихся в поселок аборигенов. Резко обернувшись, встретил пристальный взгляд шофера. На его вырубленном суровым резцом скульптора лице застыла гримаса скорби.
Ворвавшись в Оскаров дом, Фенкель застал там пастуха, который был увлечен ею -- рукописью. Грубо вырвав бумаги из рук хозяина, Слава прорычал: