Сказковорот (СИ)

Въедливость нескольких пар напряженных глаз, когда шли по поселку после того как пастух сдал стадо дояркам, Функель на себе испытал по полной программе, но ответный дипломатический прием -- идиотская улыбка -- подействовал умиротворяюще. Функель приметил, что женщины с сожалением пялятся все-таки на Оскара. Поселок убогий, с убитыми колеями улицами, зато все палисадники в цветах, хотя и домики покорежены. Как раз у Оскара с цветами явные нелады: весь палисадник в луке, чесноке да укропе. Аскетические условия жизни и явная антисанитария Функеля не отворотили, он и сам вроде бы как не ангел. Энная сумма денег сразу ушла по назначению: Оскар моментально сгонял за пойлом, наверное, к соседям. Пить было противно, ибо спиртное оказалось отвратительной шнягой. Из закусок -- картошка в мундире и зеленый лук прямо с огорода. Слава не сразу зашел на нужную тему, все больше выслушивал Оскаровы периферийные стенания за жизнь. На самом деле, промеж двумя мужчинами некоторое родство, ведь оба -- холостяцкое отродье.

Итак, спирт быстро развязал языки. Слава, прогнав ряд тем о международной обстановке и внутренних врагах доброго царя (продукция зомбирования через телеэфир) примитивными отговорками, задал таки основной вопрос:

- А что это у вас за гора такая в лесу?

- Горушка-то? - Оскар вопреки ожиданиям Функеля не встрепенулся. - Да просто проклятое место. А что... заходил?

Почему-то пастух посмотрел Славе прямо в глаза очень-очень пристально. До того по своей сельской застенчивости он на такое не решался.

- Было дело.

- О, б..я. И вярнулси?!

- Как видишь.

- Удивительно. Наши туда вообще не ходют.

- Боятся?

- А то.

- Чего же?

- Что-то ты недоговариваешь, вот чего. Я ж вижу.

- Да нет. - Слава решил солгать. - Забрался, посмотрел -- дальше пошел. А что... нельзя было?

- Врешь.

Слава понял: алкоголь пронял аборигена, короче, торкнуло. В этом "врешь" читался элемент агрессии.

- Да. Вру. - Снова сказал неправду Функель. - Не поднимался я на гору.

- И правильно.

- Ну, а если бы залез...

- Нормальным бы уже не вернулся. Плесни. - Слава налил. У странника опыт: есть такие индивидуумы, которым пить противопоказано -- у них черлак напрочь сносит -- и, видно, пастух из таковых. Оскар, заголосил тоном пономаря, сдабривая речь выразительными русскими ругательствами: - Наши .... туда не .... ходють. А чужаки .... навроде тебя ..... суются - и...

Пауза. Оскар пьет -- кадык играет. Слава гадает, как повернуть разговор в иное русло. За годы странствий Функель выработал три простых правила, благодаря которым можно избежать звездюлей. Первое: не пить нахаляву. Второе: не заглядываться на чужих телок. Третье: не вступать в религиозные дискуссии. Похоже, Горушка -- вопрос местных верований. Они наложили на сей объект табу и методом отрицания ему поклоняются. Любопытно, конечно, разузнать подробности, но не из пьяных же уст.

По счастью в горницу ввалился человек. У нас же Бог троицу любит (в прописном и строчном смыслах). Лысый старик, напоминающий сатира, укорительно произнес:

- Тебя, Ося, у водокачки слышно. Чё орешь?

- Слава, Смирнов. - Привстав, представился Функель.

- Вижу. - Отрезал сатир.

- Дримидонтыч, садись. - Умиротворился Оскар. И хозяйским голосом, как будто Функель -- жена, приказал: - Славик, плесни всем.

Странник уже понял, что спокою не будет. Мог бы переночевать и в палатке, но захотелось после случившегося живого человеческого разговора, а пастуху явно хочется побравировать, типа: вот, глянь, старикан: вы меня за дерьмо держите, а у меня чужак в шестерках.

Кратко произнеся невнятное "Нуштопфсем" дед хватанул, закашлялся и прослезился. Слава приметил, что у него руки все в тюремных наколках.

- Значит, о Горушке речь завели. - Занюхав рукавом заявил старик.

- Ну-у-у... не... - Функель хотел уйти от темы.

- А я вот, что скажу. Ты, Ося, своим сном разума родишь чудовищ. Обо всем надо понимать объ-ек-тив-но. - Дед говорил с видимой надменностью. - Так ты там был, что ль?

Это уже обращение к Славе. А путник от моральной и физической усталости не рад уже ничему.

- Ну-у-у... мимо проходил.

- И правильно. Хотя...

Повисла мучительная пауза. Похоже, перед тем как впереться к Оскару, сатир некоторое время подслушивал. Слава хотел уж было сказать: "Вы тут посидите, а я уж полежу...", но не тут-то было:

- Там монах один был. Давно. Он с чертом сдружился. И... ну, все тяжкие, прОчее. В итоге братию проклял, а с нею и место. Вот.

- Дримидонтыч, не неси. - Оскар держал свою сторону: - Какой на хрен монах. После всего этого благолепия там же еще люди жили. Атеисты -- и вообще. Разные.

- Да как будто я не знаю. А монашье проклятье -- это ..... (сатир грязно выругался). Ты, Ося, еще в горшок срал, когда я на Горушке-то гостевал. И с теми людьми, как ты говоришь, теистами, между прочим, общался.

- Дримидонтыч, факты. Факты -- хде? Славик. Плесни всем.

Функель обрадовался, что вылил в стаканы последнее.

- Ну, - произнес сатир, - за души праведников.

Едва осушили, на столе возникла новая бутыль, полная. Славе даже стало дурно.