Король несколько смутился, но, быстро оправившись, величаво произнес:
— Я верю в тебя!
— С чего бы это? — удивилась Анфиса.
Ярослав, поморщившись, отметил для себя, что дочь своими циничными замашками может добить кого угодно.
— Знаю, — догадалась Анфиса, — твоя балда никак не поймет, как я пришла сюда? Очень просто. Если бы ты был мудр на самом деле, твоя мудрость подсказала бы тебе главный закон: правит только тот, кто не может иначе. Ты понял? Осторожность — привилегия рабов. Она порождена страхом.
— Но если ты права, то почему не хочешь остаться? Ты займешь мое место по праву и сделаешь здесь все по-своему. Ведь ты же можешь
— Да. И именно поэтому я ухожу. Понимаешь, я делаю
— Ты говоришь это с таким презрением…
— Ну почему? Иногда и среди вас встречаются вполне достойные экземпляры. Например, ваш шут.
— Шут?
— Ну да. Этот черный карлик, живущий в вашем дворце. Скажу честно, он пришелся мне по душе, потому что не страдает фигней в отличие от вас. Я бы посоветовала больше с ним общаться. Кто знает, возможно, этот лохматый урод даже сможет научить вас кое-чему. Например, искренности и непосредственности. Вам ее явно не хватает. Хотя, я думаю, эта приятная черта присуща ему только потому, что он безумен. Дураки всегда искренни.
И тогда король вдруг расхохотался:
— Шут? Ты называешь его шутом? Что ж, вполне логично. Иного имени он и не заслуживает. В твоей обвинительной тираде отсутствует еще одно доказательство. Я сам расскажу тебе о нем. Ты знаешь, как зовут этого «шута»?
Анфиса растерянно наблюдала за истерическим припадком отца. А король продолжал хохотать. И по его искаженному лицу нельзя было понять: смеется он или плачет. Затянувшаяся истерика уже начинала действовать принцессе на нервы. Она повернулась и хотела выйти из зала, но король вскочил, догнал ее и, схватив за плечи, развернул к себе. Нагнувшись, он прошипел ей прямо в лицо:
— Ярослав. Его имя — Ярослав. Тот, кого ты называешь шутом, — принц.
Анфиса испуганно смотрела в безумное лицо отца и с трудом пыталась вникнуть в смысл сказанных слов. Но король, отпустив ее, уже устало побрел к трону:
— Ты поторопилась, объявив ее величество бесплодной. Как видишь, она все-таки подарила мне сына. И какого! Теперь я знаю, Божья кара настигает даже королей… Ты удивлена? Странно, что ты не догадывалась ни о чем.
— Как я могла о чем-нибудь догадаться? — изумилась Анфиса.
— Неужели? А его лицо? — зло усмехнулся король. — Ты когда-нибудь смотрелась в зеркало? Он твой брат.
Теперь Анфиса поняла, почему лицо карлика казалось ей иногда столь знакомым. Это было
— У него есть права на престол?
— Законные.
— Значит, я правильно делаю, что ухожу?
— Дура! — вспылил Ярослав. — Как может править страной зверь?!!
— Я думаю, у вас хватит ума напечатать в газетах только
В глазах короля мелькнула надежда:
— Допустим. А Рубин?
— Какой рубин?
— Великий. Ты отдашь его?
— Ты что-то путаешь. У меня нет никакого рубина.
— Не валяй дурака. «…И будет владеть сей Властелин Рубином».
— Опять ваша дурацкая Книга Предсказаний! — догадалась Анфиса. — Спешу тебя огорчить! Нет у меня вашего священного булыжника. Я прекрасно обхожусь без него.
— Так значит, ты все это время водила нас за нос? — изумился король.
— Ерунда! — поморщилась Анфиса. — Вы прекрасно справляетесь с этим сами. Откуда я знала, что ты пихаешь меня на престол только потому, что тебе надумалось, будто я владею Великим Рубином?
— А всевластие? — недоумевал король.
— Глупец! Даже в сказках истинное могущество и сила не подчиняются ритуальным побрякушкам. Все эти магические атрибуты — наркотик для безумных душ. Они всего лишь иллюзия власти подобно детским играм в колдовство.
— Значит, Рубина нет? — обреченно прошептал король.
— Какая непростительная глупость! — возмутилась Анфиса. — Да ваше Приморье превратится в Заморье, пока вы будете искать свой полезный минерал. Хоть раз плюньте на дурацкие предрассудки и сделайте по-своему!
Но король только устало покачал головой:
— Ты сама говорила. Это
Анфиса брела по пыльной дороге и пела. Песня была про Землю в иллюминаторе. И принцесса пыталась как можно точнее передать интонацию тоски по родине. Родины у Анфисы не было целых сорок минут, и за это время она успела расстаться с тремя платьями и мешком орехов. От первых она избавилась на ближайшем перекрестке, проклиная чертову жару и собственную жадность. А последними попыталась утешиться по поводу предыдущей потери. Сейчас она чувствовала себя нищей и объевшейся.