Сказочка

— Мама, Леночку нельзя обидеть — я ее жалею.

— Ну хорошо, Леночку ты считаешь глупой. Тогда не играй с ней. Играй с другими ребятами. Хотя нет… Другие мамы тоже жалуются… Анфиса, что ты за ребенок?!

— А тебе г’азве Леночкина мама не сказала?

Елена Николаевна нахмурилась. Она не любила, когда Анфиса проявляла свои телепатические способности. Хотя какие тут способности — всему миру известно, что эта неотесанная Надежда Георгиевна не выбирает выражений!

Елена Николаевна опять оглядела дочь. И за что ее Бог этим ребенком покарал! У всех дети как дети. Да и у нее самой Сашенька вон какой: и умненький, и красивый…

Елена Николаевна всегда мечтала иметь красивых детей. Чтобы прохожие засматривались. Благо сама она была женщиной весьма привлекательной, да и мужа все считали красивым мужчиной. «И как это ты, Ленка, себе такого мужика отхватила? — бывало, говорили ей девчонки на работе. — Ну вылитый Ален Делон!» Ну, конечно, не Ален Делон, думала сама Елена Николаевна, но где-то рядом.

Когда родился Сашенька, Елена Николаевна нарадоваться не могла. Ну а стал подрастать, так вообще как в сказке — вылитый принц!

Саша действительно красотой превзошел все ожидания. Встречаются в природе такие лица. Они как наркотик — посмотришь на них раз и успокоиться не можешь. Так хочется на этого человека еще раз посмотреть.

Итак, принц в этой семье уже был. Но у Елены Николаевны оставалась еще мечта — и исполнилась она через пять лет. Родилась у принца сестра.

Вот тут-то Бог и подшутил над Еленой Николаевной. Родилась-то вовсе не принцесса. Это была Анфиса. Сначала, правда, они не поняли, что родилась не та, кого ждали. Забеспокоилась Елена Николаевна лишь когда стала замечать, что внешность дочки оставляет желать лучшего. Все те фамильные черты, которые в Саше подчеркивали красоту, в Анфисе каким-то издевательским образом подчеркивали совершенно обратное. Если у Саши черные вьющиеся волосы в сочетании с белоснежной кожей делали его похожим на принца голубых кровей, то у Анфисы был вид девочки, которая одной ногой стоит в могиле. Ввалившиеся глаза и обтянутые скулы — словно легендарная девочка, сошедшая со страниц бессмертного творения Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки». «Наша Валенька», как ее иногда называл отец. Елена Николаевна не поощряла подобного черного юмора.

А «Валенька» тем временем научилась говорить и обнаружила еще один недостаток. «Звонкий детский голосок» было сказано явно не про нее. Мало того, что Анфиса картавила — этот недостаток, возможно, исчезнет с годами, как у Саши, — но голос… Низкий, глухой — прекрасно, впрочем, сочетающийся с внешностью.

Если сама по себе Анфиса и не была явным уродом, то среди других детей она сразу же бросалась в глаза. Словно в стае ободранных, но сытых голубей появлялся голодный вороненок.

И хотя все детские атрибуты вроде пухлых губок и розовых щечек проплыли мимо Анфисы, мечта Елены Николаевны все-таки частично сбылась. На Анфису действительно оглядывались на улице…

Елена Николаевна снова посмотрела на дочь. Анфиса что-то увлеченно рисовала, кривя тонкие губы в недетской усмешке. И, словно почувствовав взгляд, Анфиса подняла голову. Елена Николаевна невольно отвела глаза. К этому взгляду она никак не могла привыкнуть. И дело даже не в том, что Анфиса владела каким-то сверхъестественным взглядом, но глаза… Красивые Сашины глаза с длинными черными ресницами на лице Анфисы превратились в уродливую пародию красоты.

На оттянутых нижних веках росли, как и у Саши, необыкновенно длинные ресницы. Но фокус был в том, что росли они необычайно редко. Это придавало им сходство с паучьими лапками. И когда Анфиса смотрела в упор, без своего привычного «ленинского пг’ищуг’а», создавалось впечатление, что на лице сидят два мохнатых зеленых паука.

— Ну, Анфиса, — тяжело вздохнула Елена Николаевна, — расскажи мне хоть, что ты на этот раз придумала?

— А-а-а…

— Но Леночкина мама мне об этом не рассказывала!

— Да? — Анфиса радостно облизнула губы.

Удивительно, как эта девочка любила, чтобы ее слушали. Особенно когда речь шла о ее шутках.

— Мам, понимаешь, дело было вовсе не в шапке…

— Догадываюсь. А в чем?

— Нет, ну, конечно, и в шапке тоже. Пг’осто Фуфыг’ка очень…

— Анфиса! Сколько раз можно повторять! Не Фуфырка, а Леночка.

— Хог’ошо. Пг’осто Леночка очень гог’дилась этой шапкой. Пг’едставляешь, она ходила по двог’у и говог’ила, что она ког’олева.

— Ты, конечно, не стерпела и…

— Нет, мам, зачем? Мне и так было очень смешно!

— Тогда зачем ты к ней полезла?

— Нет, мам. Ты все вг’емя меня пег’ебиваешь! Это не я к ней полезла, а Катя.

— Дочка уборщицы, что ли?

— Ну да. Катя сказала Леночке, что она вовсе не похожа на ког’олеву. И что Катина мама купит ей сто таких шапок.

— Это уборщица-то? — Елена Николаевна пренебрежительно скривилась.

— Вот и Леночка так же ответила. А еще она сказала, что ей мама сказала, что Катина мама — нищенка и что все они едят на помойке.

«Ну и правильно!» — чуть не ляпнула Елена Николаевна, но вовремя удержалась.

— И что же было дальше?

Анфиса удивленно подняла брови:

— Всё.