Сказочница (СИ)

Гореслава, боясь вздохнуть слишком громко, склонилась над слепой певуньей. Прежде, чем аккуратно снять с бледного острого лица алую ткань, княгиня надолго прижалась своими губами к чужим. Холодная ткань скользко просочилась меж пальцев. Гореслава коснулась губами щеки певицы, надбровной дуги. Спустилась до того места, где должно быть веко. И наткнулась на пустоту. Гореслава поцеловала уголок глаза — солоно и мокро.

— Васенька…

— Ты вздрогнула. Ты боишься, тебе противно, княжна?.. Не ври мне. Я хочу знать.

— Нет, Васенька, — одним выдохом ответила Гореслава. — Болит?..

— Никогда. Не отстраняйся от меня, хорошо?..

— Куда же мне… — Гореслава еще раз поцеловала уголок пустой глазницы, потом — второй, так же пустой. На миг перед глазами возникло бледное лицо Василисы — но уже не синеглазое и дерзкое, а с двумя алыми провалами. Гореслава снова содрогнулась — от жалости и нежности. Ее губы нашли губы певицы. Она долго ее не отпускала. — Я люблю тебя, Васенька. Дальше?

— Дальше, — Василиса улыбнулась в темноте. И Гореславе показалось, что на нее насмешливо взирают синие глаза — она даже увидела их проблеск сквозь длинные темные ресницы. — Ее украл земной принц. Но он знал, что за прекрасной сидхэ кинется погоня. Он ускакал с ней на материк, где топорщились в небо шпилями бесконечные соборы, а по грязным мостовым день и ночь сновали повозки с быками и мулами. Принц запер ее в высокой башне и приставил к ней нянек. Те оплетали прекрасную Суиль сетью лжи: убеждали, что не существует никаких сидхэ, что на свете нет такой принцессы, как Вайдерре. Что Суиль больна и ее сознание соткало прекрасное, но насквозь лживое полотно.

Вайдерре, узнав о краже возлюбленной, хотела было кинуться наверх, но ее братья и сестры заточили ее в клетку из чистого серебра, подвешенную над бездонной пропастью. Вверх, в самое небо, уходила цепь. Вниз простиралась тьма.

— В твоих жилах течет и пламя, и серебро, — объяснили взбешенной Вайдерре. — И если однажды родиться мужчина, достойный тебя, его семя и твое чрево породят обещанного Короля-Серебряное Копье. Последнюю надежду нашего мира.

Серебряную клеть соткали заклинания одиннадцати. Вайдерре точила свою темницу в одиночестве. Прикрыв глаза, она ткала в воздухе узоры, закрепляя их печатью слов, и однажды серебро обратилось прахом. Она полетела вниз — в бесконечность, в самые недра земли. Три дня и три ночи длился ее полет, пока она восполняла силы после борьбы с серебром. Когда она почувствовала возвращение могущества, то обратилась совой — и в три взмаха вылетела наружу. Тогда совиные крылья хрустнули и разлетелись на осколки. Она поймала в поле белогривого коня, рожденного из пены и света звезд, и помчалась к своей возлюбленной.

Прошло много времени. Окутанная обманом и городским чадом Суиль стала забывать, что в ее жилах к крови подмешаны серебро и вечность. Человеческая пища ослабляла ее. Чад слепил глаза. Ложь мешала память с вымыслом. Принц стал брать ее на приемы, но, чтобы скрыть ее нечеловеческую красоту, укрывал лицо маской. Он запретил снимать ее днем и ночью. Суиль глядела в зеркало и забывала свои черты. Она высохла и истончилась. Ее рассудок стал напоминать витраж из тысячи осколков. Иногда она металась и звала Вайдерре. Иногда верила, что ее зовут Сельма и она дочь знатного купца, отданная в монастырь за слабоумие.

Вайдерре, не ведая усталости, гнала коня через леса и дороги, спрашивала везде и всюду — и никто не мог дать ей ответа. Порой у нее опускались руки. Гнев тушило отчаянье. Когда конь падал от усталости, принцесса отпускала его пастись, а сама, уткнувшись в траву лицом, выла и колотила землю руками. И, если бы все заканчивалось лишь ее желанием обладать прекраснейшей, она бы давно повернула домой. Но Суиль могла оказаться в беде. Вайдерре видела сны, в которых Суиль плакала и звала ее, заточенная в каменный мешок, и душа ее напоминала разбитый и заново собранный алмаз — сплошь трещины, сплошь неверная игра света.

Вайдерре ловила коня и гнала его дальше, готовая объехать весь свет, если это потребуется.

Суиль, равнодушная и безропотная, позволяла туже и туже затягивать на себе корсет, примерять шляпки и кольца, втискивать тонкую стопу в кукольный сапожок. Ее звали Сельмой. Она с детства была отдана в монашки, обязана была сутками перебирать крупу и чесать шерсть. Ее рассудок помутнился, и она придумала себе сказку… Необыкновенно прекрасную сказку… Но вспоминать о ней не стоило. Сельме следовало благодарить судьбу за то, что принц увидел ее и влюбился. И теперь она станет принцессой — о чем еще может мечтать больная рассудком монашенка?

А что сердце ноет и грудь рвет от отчаянья — это бред, это ерунда, это любовное томление. И не было никакой принцессы со стальной косой и серыми глазами, напоминающими цветом грозовое небо. Сельма придумала ее, потому что у нее не было подруг — но ведь принцесса не была подругой…