Сказочница (СИ)

— Ты расскажешь, почему так? — она гладила острые плечи Василисы, сжимала ее бедра своими.

— Не могу пока, — шепотом откликнулась певица. Слепая. А может быть, нет. — Но когда я стану рассказывать сказку про нас, то с этого она и начнется. Ты веришь мне?

— Верю, — прошептала Гореслава. Она наклонилась и снова поцеловала Василису в губы. Дольше прежнего. Жарче прежнего.

За темным провалом окна падал снег, чертя белые дорожки, и ледком подергивались сладкие осенние груши. Гореслава через голову стянула платье. Василиса спустила свое с плеч и сбила на бедрах. Новое объятие вышло мягче пуха и нежнее утра.

— Гореслава?.. — Василиса водила ладонью по гладким покатым плечам, по полной груди Гореславы. Нежная и теплая кожа вздрагивала под руками, рассыпалась мурашками. — Ты обещала рассказать о чем-то плохом. Я открыла тебе свою тайну — насколько могла. Теперь твой черед.

— Ничего не было, Васенька, — Гореслава наклонилась вперед, упирая ладони в резное изголовье кровати. Ладони наткнулись на болгарский крест — символ единения жены и мужа. Снизу губы Василисы бродили по ее груди, сжимали и прикусывали, а ладони гладили мягкую талию и задевали бедра. — Ему самому будто было и неохотно со мной ложиться. А потом…

Гореслава примолкла. Вздохнула горячо и влажно, гулящей кошкой прогибая спину и ниже склоняясь к бесстыдным ласкам Василисы. Голос прозвенел таимыми слезами:

— Я спала, а он, наверное, со сна решил пристать. Проснулась я от его руки у себя за пазухой. Заплакала. Он велел перестелить мне в светлице. Сказал — не терпит женских слез, а вот так просто лежать рядом и не трогать — невмоготу…

— И правильно сделал, — голос Василисы звучал глухо и сдавленно. Никогда он раньше таким не был. Гореслава прогнулась еще пониже. — Если бы он тебя обидел — не вернулся бы домой, я тебе обещаю…

— Верю, Васенька.

За окном натужно и страшно завыло. Попадали с веток яблоки и груши. Самой сладостью налилась калина. Гореслава слезла с чужих коленей, накинула платье и мягкой нежностью свернулась под рукой Василисы. Завтра утром ее еще охватит страх о неминуемом приближении весны, о грядущем возвращении князя. Днем она меньше верила Василисе. Сейчас же — сейчас княгини казалось, что любое слово не-слепой певицы имеет силу, в дюжину раз превосходящую все силы мужниных дружин. И Гореслава ничего не боялась.

========== 6. Лебяжья песня ==========

Комментарий к 6. Лебяжья песня

…белолицые кочевники - саки или по батюшке Геродоту азиатские скифы. Из их числа выходят знаменитые царицы: Томирис, Зарина и другие.

— Как ты прежде Рождество любила, Гореславушка, а теперь смотрю на тебя — и сердце кровью обливается… Ужели так по соколу своему изводишься? — испуганно выспрашивала нянька у молодой княгини, а та в ответ только молчала, потускневшим взглядом придавливая снежные холмы. — Али болеешь чем-то? Неможится? Позвать знахарку, лекаря?..

— Ничего не надобно, Настасья, — глухо откликнулась ей Гореслава. Тяжелый повойник покрывал голову, белые нежные руки прятали наручи. Бездонней прежнего взирала княгиня на алые всполохи снегирей, склевывавших из-под ее ног зернышки. — Ничего мне не надобно…

— А певицу эту твою, может быть, позову? — отважилась самым крайнем средством соблазнить Настасья.

— Николай Святославович писал, что не желает видеть ее на своем дворе. — Холодно и пусто, как колокол без язычка, прозвенел Гореславин голос. — Ты, старуха, и все ваши сенные девки испугались и свели ее на конюшню, где она теперь на сене спит и видеть меня, может быть, не хочет. Кабы и меня вы не страшились, так гнить бы ей теперь на дне колодца… Правду я говорю, Настасья?

— Помилуй, Господи! Грех такой ради одной певицы брать… — закрестилась Настасья.

Потом подошла поближе и аккуратно взяла в свою старую сморщенную руку пальцы Гореславы.

— Ты не сердись на нас, доченька, а ведь правда, ежели князь осерчает…

Гореслава горько всхлипнула, роняя голову на грудь.

— Ах, нет сил на тебя глядеть! — всплеснула руками Настасья. — До весны будь со своею певицею, а там, глядишь, и образумится что… Ты только не плачь, Гореславушка, знаешь ведь, как по сердцу слезы твои — пилами ходят. Приведу я ее к тебе сейчас, приведу, а девки сенные — что шавки, побрехают и уймутся. А перед князем ответим как-нибудь, выкрутимся!

Через время в самом деле вышла на крыльцо Василиса. В темных волосах ее золотисто путались веточки соломы. Обернулась к ней Гореслава, нетвердыми пальцами принялась выбирать за хворостинкой щепочку, за щепочкой пылинку. Теплой водицей бороздили нежность щек соленые слезы, но, не успев до земли долететь, в ледок обращались. Бережно легли на Гореславину талию чужие руки, прижали в голос заплакавшую княгиню к самому сердцу.

— Милый, милый ребенок… Я обещала тебе, что бояться нечего, — шепнула Василиса, поглаживая дрожащие Гореславины плечи.

— Не могу, от страха кричать хочется, — царапая занемевшими от холода пальцами чужие плечи, шептала княгиня. — Тебя рядом не было, я уснуть не могла, а когда уснула… не хочу. Не хочу. Умру лучше. Не хочу, Вася…