Сказочница (СИ)

— И не подумаю! — Василиса взвилась на ноги, ровно кошка, на чьих котят позарился враг. Никогда прежде она не была злее, чем сейчас. Гореслава даже отпрянула, прижимаясь лопатками к выпуклым хребтинам стены. — Послушай меня внимательно, княгиня, ибо я тоже иначе не объясню. Я тут не заради подачек и милостей. А то, что я рассказываю в сказках, было. Один лишь раз я переиначила правду, ибо думаю, что мне солгал тот, кто передал ту историю. Я тебе на чем угодно могу поклясться, что видела правду — своими глазами видела, которые зарыты в скалы и зрят сквозь них!

Женщина шумно втянула воздух, не торопясь объяснять смысл загадочных слов.

— Я либо сложу голову на этой земле, не уходя с твоего двора — если ты откажешься идти со мной, либо… — бледное лицо в вороньих перьях всклокоченных волос надменно запрокинулось, мягкие губы сжались в тонкую черту. — Либо я уведу тебя отсюда и сделаю так, чтобы ты об этом ни единого раза не пожалела. И своих слов я назад не приму.

— Васенька…

Гореслава расплакалась, горько и жалобно, как плачут дети. Василиса выдохнула и вернулась на место, обняла маленькую княжну и прижала к себе. Через время к девушкам сунулась было служанка, но Василиса так на нее шикнула, что той и след простыл. Еще через время слепая певица попыталась было встать, но Гореслава, судорожно вдохнув, поймала ее за рукав.

— Не уходи…

— Не ты ли давеча за любую плату просила меня убраться?.. — едко спросила Василиса. Гореслава подняла на нее заплаканные глаза, и женщина быстро поцеловала каждое веко, поправила выбившуюся из-под повойника прядку. — Ну, не плачь, ребенок… Я только чаю тебе налью, ты погляди, как ладошки нежные дрожат, даже страшно делается.

Гореслава быстро кивнула, но испуганного взгляда не опустила. Следила за каждым движением Василисы — а как решится уйти?.. Но слепая певица вернулась на место, сунула в на самом деле дрожащие пальцы чашку.

— Нацепила на себя не пойми что, — ласково приговаривала женщина, мягко стаскивая с чужой головы повойник. — И зачем он тебе?.. Волосы такие густые, такие длинные, и на шапку хватит, и на платочек, спину укрыть. Нацепила на руки кольца кандалов, ишь ты, или, может на войну собралась — наручи примеряешь?..

Гореслава не утерпела и тоненько прыснула — так лучик солнца прорывается сквозь затяжную непогоду.

— Да ну тебя… Вася, — девушка подобралась. — А ты, ну, оружием каким-нибудь владеешь? Просто страшно, наверное, одной путешествовать?

— Как тебе сказать, — обнажив руки и голову возлюбленной, задумчиво протянула слепая певица. — Владею, и оружием страшным. Тебе нечего будет бояться. Только это не металл и не дерево. Не могу описать.

— Понимаю, — Гореслава встряхнула головой, и пушистые русые пряди подпрыгнули, мягко струясь по румяным девичьим щекам. — Васенька?.. А ведь мне нужно будет чему-то научиться. Хотя бы из лука…

— Я знаю одну женщину, — мягко поведала Василиса. — Она с востока. С тридцати шагов прибивает муху к дереву, владеет кривой кыпчакской саблей. Мы могли бы задержаться у нее ненадолго. Но мне кажется, твоей руке подойдет наш меч — широкий и острый, древний, как само воинское искусство.

— Ты мне еще кистень или шестопер предложи, — влажно от слез фыркнула Гореслава. Всей теплой мягкостью женского тела она прильнула к Василисе, прижмурилась, прошептала в самую шею. — Не уходи от меня. Я глупая, ты — умная… Забери меня отсюда. Не смогу я больше в клетке. Без тебя не смогу. Без сказок твоих…

— Ну то-то же, ребенок, — ласково мурлыкнула слепая певица. И уже серьезнее, едва слышным шепотом, добавила: — Я никогда тебя не оставлю. Сказки не только сказывать нужно, надо бы иногда и творить их.

— Васенька?.. — поднимая настороженный взгляд цвета осенний дымки, позвала Гореслава.

— Чего тебе, ребенок? — забирая блюдце с кружечкой из чужих рук и наливая еще чаю — золотисто-кровавого, наваристого, — отозвалась Василиса.

— Расскажи мне сказку. Про лебедей. Только… хорошую. — Зябко вздрогнули покатые плечи, надеждой блеснуло из-под ресниц. — Расскажешь?

— Расскажу, — умильно фыркнула певица. — Тем более, в самом деле знаю одну такую сказку. Только она не про птиц. Она про девушку, которую звали Лебедь. Ее мать взял в полон монгольский хан, а она была на сносях. И родила дочь — прекрасную, как летний рассвет. Лицом ясную, волосом — золотую. Каждый шажок — будто по воде плывет, каждый жест — точно птица крылом поводит. Плечи широки, грудь высока, и платья ей с самого детства шили из белейшего шелка. Жила она у хана, точно принцесса. Целыми днями гуляла по саду, ела сладчайшие фрукты и пила одно вино, разведенное подслащенной водой. Хан ее сам не трогал и никому коснуться не давал.