Сказззки

– От скуки всё. Не заходит сюда никто. За три года ты первый… – махнула на него длинными зелёными ресницами.

– А зачем меня утопить хотела? – парень сдвинул брови.

– Не утопить, крест сорвать…

– Для чего?

– Понимаешь, добрый молодец… как тебя звать-величать-то?

– Ваня. А тебя?

– Марьюшкой звали… – опять вздохнула водяница. – Понимаешь, Ваня, я ещё могу человеком стать.

– Это как же?!

– Если крещёный человек наденет мне крест на шею. Тогда я смогу вернуться к людям…домой пойти, тятю увидеть, с мачехой поквитаться! – синие очи зло блеснули. – Только сегодня истекает срок. Ровно три года прошло с моей погибели. Завтра я уже навсегда останусь девой озёрной…

Иван, не раздумывая, вскочил на ноги и стянул с шеи крестик.

– Я помогу тебе, Марьюшка, только ты обещай: ничего мачехе не делай, не мсти ей! Не бери грех на свою бессмертную душу! Обещаешь?

Водяница уставилась на него бездонными синими омутами:

– Какой ты добрый Ваня! Пожалел меня, шутовку зелёную…За доброту твою обещаю: ничего мачехе не сделаю и батюшке про её злодеяние не скажу. Пусть сама мучается.

– Слово твоё верное? – переспросил парень. – Не обманешь?

– Верное, Ваня!

Иван надел Марьюшке на шею свой крест, и она, вспыхнув, обратилась в прелестную девушку: синеглазую и золотоволосую, с кожей белее водяной лилии, но не прозрачной. Вскрикнув, осмотрела себя, завизжала от радости, кинулась Ивану на грудь и поцеловала прямо в губы. Теперь он стал, как маков цвет:

– А сколько годков-то тебе?

– Пятнадцать! Ваня, отведи меня домой, отведи! Я покажу, куда идти! – схватила его за руку и потянула за собой.

– Подожди! – парень не двинулся с места. – Так тебе идти нельзя!

– Верно, – спохватилась она. – Что же делать?

Порывшись в суме, он вытащил запасную рубаху и порты:

– Надень, не побрезгуй, больше нет ничего. Лапти мои тебе не в пору будут, ножка-то у тебя крохотная! Ты одевайся пока, а я лапотки тебе сплету.

И когда это он ножку-то её успел рассмотреть, скромник наш?

Пока Марьюшка причёсывалась, одевалась да прилаживала на себе одёжу не по росту, Ваня надрал лыка и смастерил небольшие лапти.

– Ну вот, какие уж получились, торопился! – намотал онучи, перевязал верёвочками. – До дома дотопаешь, а там уж в своё!

– А ты знатный плетухан! – Марьюшка притопнула ногой. – Ладно сели! Пойдём?

– Да. Только ты… – замялся Иван, – крестик побереги! Память это от матери моей, умерла она.

– Хорошо, Ванечка, поберегу!

Повела его Марьюшка к себе в деревню, по пути всё-то у него выспросила: кто он таков, откуда и куда идёт. Всё Иван ей выложил как на духу, всю свою жизнь немудрящую, долю свою нелёгкую. Может, простак он был, а может, девица-красавица глянулась. Это уж ему одному ведомо. Расстроилась от его рассказа Марьюшка, слезу утёрла:

– Ваня, если хочешь, я с тобой пойду! Долг платежом красен! Помогу тебе судьбу твою поменять!

– Что ж я за мужик-то буду, ежели девицу с собой потащу неизвестно куда? – засмеялся Иван. – Тебе сейчас дома надо будет заново обживаться, с тятей и мачехой! Вот и деревня твоя, гляди-ко!

Впереди показалась деревушка в кудрявых купах берёз, Марьюшка взвизгнула и помчалась во всю прыть. Ваня – за ней. Буян радостно тявкнул и, легко обогнав своих спутников, зарысил впереди, изредка оглядываясь и проверяя: туда ли бежим?

– Вот он, мой дом, – девушка перевела дух, перекрестилась и поклонилась родимому крову в пояс.

Тронула калитку, она, заскрипев, открылась. Марья ступила на широкий двор, Ваня и Буян – следом.

– Что-то тихо как, – пробормотала она. – И не прибрано…

Какое-то запустение царило вокруг: расхлябанные ворота хозяйственных построек, поросший бурьяном огород, куры, роющие землю где ни попадя, сор повсюду, тут и там в беспорядке валявшийся инвентарь – всё было бесхозным и брошенным.

– Тятя! – дрожащим голосом позвала она. – Тятенька! Ты здесь?

– Кто зовёт меня? – послышался голос, и на крыльцо вышел высокий худой старик, седой как лунь.

– Тятя, это я, твоя дочь… – робко сказала девушка. – Узнаёшь ли меня?

– Марьюшка? – выдохнул старик. – Доченька? Ты же погибла, утопла в озере! – он схватился за грудь и медленно осел на ступеньки.

Марья подбежала к нему, опустилась перед ним на колени, взяла за руки:

– Да, тятенька, я три года была водяницей, но Иванушка меня вызволил, крест на шею надел, видишь? – она вытянула из-за ворота рубахи гайтан с крестиком. – Теперь я снова дочь твоя, настоящая!

Отец, не веря своим, глазам, взял дочку за плечи, всмотрелся и притянул её к себе, обняв так крепко, что она вздохнуть не могла:

– Доченька моя! Вернулась: – по морщинистым щекам потекли слёзы. – Господи, да будет воля твоя во веки веков!

– Тятя, – отстранилась она, – а что случилось? Почему ты так постарел? Всего-то три года прошло! И где мачеха? Почему так тихо?