В 1944 году Добржанский использовал этот же подход для анализа останков гоминидов (несмотря на то что он вряд ли когда-либо видел хотя бы одну кость ископаемого человека) и пришел к весьма убедительным выводам. В частности, он заявлял, что «различия между пекинскими и яванскими людьми находятся в диапазоне различий, существующих между современными человеческими расами». Кроме того, он объяснял находки на горе Кармель гибридизацией между неандертальцами и современными людьми — подвидами, существовавшими в разных регионах, но в итоге вступившими в контакт в Палестине. Отсюда Добржанскому оставался всего один шаг до вывода о том, что «морфологическая разница между неандертальцами и современными людьми в семействе гоминидов скорее равна разнице между расами, чем между видами». Установив этот факт (по крайней мере для себя), Добржанский перешел к сравнению двух, по его мнению, основных моделей человеческой эволюции.
«Классическая» модель (основанная на бессмысленном умножении количества новых родов и видов) представляла собой «дерево со множеством ветвей, в котором известные науке ископаемые останки представляли ствол». Второй моделью было «параллельное развитие рас» Вайденрайха. В итоге Добржанский делает вывод — ожидаемый, учитывая его готовность включить множество разнообразных морфологических вариаций в единый вид, — что обе модели не имеют научного значения, так как вся эволюция человека со времен яванских австралопитеков происходила в границах одного политипичного вида. В частности, Добржанский предположил существование большого количества сложных региональных вариаций и гибридизации в эпоху плиоцена. Причесывая все морфологическое разнообразие под одну гребенку, он создавал основу для заблуждения, которое будет преследовать палеоантропологов в течение долгих лет.
Глава 4. Синтез и человек умелый
Если бы меня попросили назвать один год, имевший наибольшую важность для истории палеоантропологии в XX веке, я бы без всяких сомнений выбрал 1950-й. Феодосий Добржанский высказал свою идею нового синтеза еще в 1944 году, но в то время шла война, так что она большей частью осталась незамеченной. Тем не менее подход Добржанского к человеческой эволюции опередил свое время, а конец Второй мировой войны всего через год после публикации его работы тоже во многом означал начало новой эры для палеоантропологии. В 1948 году постаревший, но все еще активный Артур Кит выпустил монографию под названием «Новая теория человеческой эволюции», которое, однако, мало соответствовало ее содержанию. Если эту работу еще за что-то и помнят, то лишь за ее смутный антисемитизм. На сцену палеоантропологии пришло время выйти новым персонажам.
Лидером этого нового поколения антропологов был Шервуд Уошберн. Получив стандартное гарвардское образование в 1930-х годах, в 1940 году Уошберн начал работать с Добржанским в Колумбийском университете и с энтузиазмом воспринял новую синтетическую теорию эволюции. Благодаря трудам новообращенного Уошберна синтетическая теория наконец-то распространилась и на палеоантропологию. В 1950 году Добржански и Уошберн (в тот момент уже работавший в Чикагском университете) совместно организовали конференцию в лаборатории Колд Спринг Харбор на Лонг-Айленде. Эта международная встреча, проходившая под торжественным названием «Происхождение и эволюция человека», собрала вместе светила палеоантропологии и связанных с ней наук, включая трех гигантов синтетической теории. На конференции выступило множество блестящих ученых, но одна из лекций оказалась не просто сенсацией, а одной из важнейших вех в истории палеоантропологии. Удивительно, но прочел ее не палеоантрополог. Автором стал орнитолог Эрнст Майр.
Майр великолепно владел ораторским искусством и обладал прекрасным письменным слогом (хотя в печатной версии его речи и заметны следы спешки), поэтому он не стал ходить вокруг да около. В предельно ясных выражениях он сообщил собравшимся, что запутанная картина человеческой эволюции, составленная из десятков новых родов и видов, абсолютно неверна. Теоретические и морфологические критерии, которыми пользовались анатомы для их характеристики, были подобраны неправильно. К примеру, если взять плодовых мушек двух разных видов и увеличить их до размеров человека, они будут гораздо менее похожи друг на друга, чем представители двух любых существующих видов приматов. То же самое можно было сказать и об ископаемых останках гоминидов.
Какой бы неуместной ни была эта метафора, она задела нужные струны в душах слушателей, которые прекрасно осознавали, насколько тонок лед теоретических рассуждений, по которому они пытались ходить. Таким образом, Майр подготовил аудиторию к своему главному заявлению о том, что разнообразия родов и видов гоминидов попросту не существовало. Кроме того, ее и не могло существовать, так как наличие материальной культуры настолько расширяло экологическую нишу гоминидов, что в экосистеме не нашлось бы места для сосуществования двух или более человеческих видов.