Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека

Все эти теоретические и практические рассуждения Майр свел к необходимости объединить все известные ископаемые останки гоминидов в рамках единой политипичной линии наследования. Он выделял в этой линии всего три вида, объединенных общим родом Homo. Согласно теории Майра, Homo transvaalensis (австралопитек) являлся предком H. erectus (питекантропов, синантропов и т.д.), который, в свою очередь, эволюционировал в H. sapiens (включая неандертальцев). Вот так выглядела общая картина.

Тем не менее Майр чувствовал, что все не может быть настолько просто, а потому задавался вопросом: почему, в отличие от других высокоразвитых семейств млекопитающих, гоминиды не породили множество видов? «Какая причина препятствовала гоминидам создавать новые виды, несмотря на их эволюционный успех?» — вопрошал он. Собственный гениальный ответ Майра на этот вопрос снова отсылал его к «экологическому разнообразию человека». Майр заявлял, что специализацией людей было отсутствие всякой специализации. «Человек занимает больше экологических ниш, чем любое известное нам животное. Если одному виду принадлежат все экологические ниши, открытые для рода Homo, то совершенно очевидно, что новые виды не могут возникнуть» (выделение автора). Майр также отметил еще одну характерную для человека черту, которая, по его мнению, подтверждала теорию о филогенезе как о бесконечном движении Homo sapiens из прошлого к современности. «Люди крайне нетерпимы к конкурентам, — говорил Майр, — и уничтожение неандертальцев захватчиками-кроманьонцами — это только один пример».

После выступления Майр отвечал на вопросы аудитории. Когда один из слушателей (не палеоантрополог) спросил его, как можно толковать существенные морфологические различия между ископаемыми останками гоминидов в рамках одного вида, Майр дал блестящий ответ: «Род невозможно описать и ограничить исключительно на морфологических основаниях, так как у него отсутствуют абсолютные характеристики». В тот момент никто не посчитал себя вправе ему возразить. Никто не смог указать ему на очевидную проблему — что морфология была единственным признаком, с которым могли работать палеоантропологи, и хотя теоретически он был прав относительно отсутствия «абсолютных родовых характеристик» (что бы это ни значило), практически род ископаемых останков все равно определялся по их морфологическим свойствам. Никто также не предположил, что нетерпимость к конкурентам может быть специфической чертой Homo sapiens, отличающей его от ближайших родственников. Никто вообще не поставил под сомнение отвлеченные и довольно спорные рассуждения Майра ни во время выступления, ни в течение нескольких лет после публикации его провокационной речи.

Причиной такого слепого принятия критики почти наверняка стал тот факт, что яркое выступление Майра заставило немногочисленную элиту палеоантропологии заняться так необходимым ей самоанализом. Палеоантропологи начали понимать, что и они сами, и их предшественники (за исключением, возможно, лишь Франца Вайденрайха) все это время действовали в теоретическом вакууме, не задумываясь о процессах, которыми объяснялись истории об окаменелостях, или о месте их базовых предпосылок в общей картине эволюции всего живого. Затем Майр, уверенный в себе создатель синтетической теории, дал им полный и логичный анализ их собственной науки. В этом анализе были и морфология, и эволюционный процесс, и систематика, и теория возникновения видов, и экология — те ключевые факторы, которые палеоантропологи все это время игнорировали и за которые сейчас чувствовали свою вину. Майр предложил им убедительное и последовательное видение человеческой эволюции, и, не имея альтернативного варианта, они могли лишь капитулировать перед ним. Оказавшись в подобной неудобной эпистемологической ситуации, никто даже не заметил, что сценарий, предложенный Майром, имеет лишь очень отдаленную связь с палеонтологической летописью.