Скелеты

— Да что вы! Пустяки, мой юный друг! Как сказал поэт: люди, я прошу вас, ради бога… не стесняйтесь доброты своей, — он почти пел, — на земле друзей не так уж много! Опасайтесь потерять друзей. До завтра, Андрюша. Завтра музы заговорят!

Ника вышла на кухню в плотной рубашке и облегающих стрейчевых джинсах. Кудрявая копна сбилась набок, и девушка гребешком сражалась с непослушными волосами.

— Все нормально? — спросила она.

— Ковач, — сказал зачарованный Андрей, — ты будешь моей гаруфурэндо?

— Я думала, ты уже не предложишь, — улыбнулась Ника.

24

Директриса Дома культуры, платиновая блондинка лет сорока, наводила марафет. В кабинете воняло лаком для ногтей. На стене висела компактная фотография Путина и огромный портрет Маяковского.

— Анатолий?

— Добрый день, Тамара Георгиевна.

Директриса похлопала ресницами, оценивая себя в зеркальце.

— Присаживайся, Толя.

— Да я на секунду. Хотел кое-что узнать…

— Спрашивай.

— У нас народный целитель комнату арендует. Что вы про него сказать можете? Откуда он, как работает?

Директриса вскинула тоненькие ниточки бровей. Посмотрела на звукорежиссера изучающе:

— А тебе зачем?

Вопрос звучал как «неужто со спиртным проблемы?».

— Да кум мой собрался от курения закодироваться, — соврал Хитров.

— А, — директриса клацнула косметичкой, задумалась. — Что сказать? Я сама не сильно во все это верю, я так считаю, плацебо это. Но дурного тоже не вижу. Если мужик завязать решил. А кто верит, те расхваливают его. Мол, энергетика сильная. Да и лечит он не только зависимость, но и болячки разные, заикание, бессонницу. Раньше по домам ходил, а потом у нас осел. Давно, при старом еще директоре. Лет десять, должно быть. Матай его фамилия.

— Матай? Он не русский?

— Черт его знает. Внешность славянская вроде. Да и имя: Степан Гаврилович.

— А семья у него есть?

— Больше ничего не знаю. Ты куму передай, действует знахарство это, если действительно бросить хочешь. Чупакабра… гм, Валик вон рассказывал, закодировался на полгода и опять за прежнее взялся. А кого-то навсегда отваживает от рюмки. Говорю же, плацебо.

— Спасибо, Тамара Георгиевна. — Хитров был разочарован. Имя целителя он узнал еще утром от завхоза Сергеевны. Сергеевна еще сказала, что Матай не просто знахарь, а настоящий колдун. И что коз он держит дома не ради молока. В жертвы, мол, их приносит тому, кто силу ему даровал людей исцелять.

Сергеевна недвусмысленно растопырила пальцы и показала рожки.

Мама тоже не обладала какой-либо ценной информацией, и он справедливо поинтересовался:

— Это нормально вообще звать в квартиру дядьку, чьего имени ты не знаешь? Чтобы он трогал твоего маленького сына?

— Ну что ты ворчишь! — сказала мама, укачивая Юлу. — Он тебя от кошмаров спас!

«Или обрек на кошмары в реальности», — подумал он.

— Ко мне музыканты пришли, — сообщил Хитров начальнице, — мы порепетируем часок.

— Репетируйте! Завтра чтоб ни сучка ни задоринки. До трех управитесь?

— Конечно.

— В три Таис на запись придет.

Таис была местной поп-певицей, подружкой и ровесницей директрисы. Высокомерная особа, пожалуй, единственная в Варшавцево обладательница силиконовой груди и накаченных ботексом губ. Судачили, что спонсировал операции мэр города, тот еще прохвост. Работа с Таис сулила бесконечные придирки и скрупулезную обработку голоса вокальными процессорами, дабы бездарность певички не резала слух. На звукорежиссера дама смотрела как на пустое место.

— Можешь у нее спросить про целителя, — добавила директриса, — он ей аллергию лечил.

Хитров вздохнул и поплелся на чердак. У лестницы его встретили музыканты. Они что-то живо обсуждали и жестикулировали.

— Что за сыр-бор? — начал он, но осекся, увидев басиста Паульса. Левый глаз парня заплыл, веко побагровело. Синяк примостился и на его скуле.

— Ого, — присвистнул Хитров, — это кто тебя так?

— Скинхеды, — буркнул расстроенный Паульс. — Возле школы прикопались.

— Да какие скинхеды! — встрял гитарист Кеша. — Где ты в нашей дыре скинхедов нашел?

— Ага, — поддакнул Платон, — небось малолетки пьяные пристали.

— Говорю вам, скинхеды! Четыре рыла. Бритые, в берцах, в арийских орлах.

— Вот ты, — Кеша воззвал к авторитету старшего товарища, — сталкивался у нас со скинами?

— Бог миловал, — сказал Хитров, сочувственно разглядывая боевые травмы Паульса. Он-то искренне считал, что время правых молодчиков давно миновало, их и в Москве теперь днем с огнем не сыщешь. — Ты как?

— Да нормально, — отмахнулся раненый. — Блин, обидно, что перед самым концертом.

— Не горюй, — Хитров похлопал его по плечу, — загримируем, будешь как новенький. До свадьбы заживет.

— Какая свадьба, — подколол Кеша, — ему из фрэндзоны путь заказан.

— Ладно, — сказал Паульс, — давайте играть.

Репетиция прошла ни шатко ни валко. Ребята постоянно сбивались, Платон забывал слова и гитары лажали. Сам Хитров едва справлялся с барабанами, слишком сильно лупил по тарелкам и ронял палочки. В итоге от трех пущенных по кругу песен хотелось блевать. Даже хит Ермакова раздражал.

— Достаточно, — не выдержал Хитров, вставая из-за установки. — Это мы на нервах тупим. Завтра отыграем на все сто.